Содержание // Проект "Военная литература"
Александр Гутман
Полет был нормальным...

На большой высоте, откуда едва доносится гул ревущих моторов, человек парит над миром. И земной наблюдатель, прикрыв ладонью глаза от слепящих солнечных лучей, с восхищением разглядывает самолет.

— Высоко... красиво летит!..

Человек завидует человеку!

А летчик в этот момент меньше всего думает о пафосе своего полета. Он наблюдает за приборами, выверяя высоту и скорость, посматривает на землю, чтобы ориентироваться, И ведет свой самолет по заданному маршруту...

Спросите любого летчика, как он летал.

Если летчик не новичок, а мастер своего дела, не ждите от него захватывающего рассказа о борьбе с грозовыми тучами и обледенением, сковавшим крылья.

— Полет был нормальным! — скажет он.

И в этих словах — не ложная скромность, а ощущение профессии.

Да, полет прошел нормально.

Когда Алексей Остаев полюбил авиацию — в горах ли Южной Осетии, где он мальчиком пас овец, или позже, когда он стал молотобойцем в кузне, — установить трудно. Да и сам он это плохо помнит.

Был он молодым, и было у него много сил. Жизнь не баловала его. Но он и не просил у нее снисхождения. Он брался за любую работу. Много профессий переменил Остаев, и ни одна не стала его последней, пока, наконец, его не призвали в армию.

И здесь суждено ему было найти себя. Он стал мастером своего дела, мастером авиации...

Это было в самом начале войны.

Остаев получил от командира первый боевой приказ. Кончена стрельба по фанерным мишеням; кинопленку в пулемете сменила лента с боевыми патронами; под широкими крыльями бомбардировщика повисли тяжелые бомбы.

И Остаев полетел... \228\

Эскадрилья построилась под облаками и легла на боевой курс. Все шло, как обычно. Остаев стремился выдерживать дистанцию, скорость, прислушивался к оглушающему рокоту моторов. Он поступал точно так же, как если бы это было при учебном вылете. И только в глубине груди таилось волнение.

Все-таки — впереди враг, впереди бой.

В наушниках прогремел голос штурмана:

— Прошли линию фронта, летим над территорией противника.

Остаев невольно взглянул вниз: черные перелески, подернутые дымком пожаров, заснеженные озера. Как будто не ступала нога человека на этой мертвой земле.

“Ушли под землю”, — подумал Остаев.

До цели было еще далеко. Эскадрилья набрала высоту и неслась на полной скорости к железнодорожной станции.

— Скоро станция, — сообщил штурман. Эскадрилья развернулась и пошла со снижением к цели. Вдруг впереди самолета в воздухе повисли голубые и белые дымки, разноцветными кляксами упавшие на безоблачную морозную синеву. Мелькнули огоньки разрывов.

“Зенитка, — решил Остаев. — Ну, бей. бей! Кто кого!” Станция была уже совсем близко. Разрывы участились. Оглушительный взрыв подбросил самолет. Остаев почувствовал острую боль в ноге. На секунду он закрыл глаза и крепко сжал челюсти. Он понял, что снаряд попал в самолет. Но уже через секунду он обратил внимание на то, что отстал от товарищей. Этого нельзя было допустить.

Маневрируя, он проверил работу руля поворота, элеронов, рулей глубины. Они были в исправности. Остаев прибавил скорость и занял свое место в строю.

Неожиданный вихрь ворвался в кабину. Это штурман открыл бомбовые люки. Они летели уже над станцией. Остаев видел, как соседние самолеты сбросили бомбы. Когда через несколько мгновений он оглянулся назад, в воздухе висели черные тучи земли. Вагоны были охвачены ярким пламенем и взрывались.

Остаев облегченно вздохнул. Самое главное было сделано.

Он связался со штурманом — у того все в порядке. Затем вызвал стрелка-радиста Погребняка. Радист не отвечал.

“Что с ним, — тревожно подумал Остаев. — Не ранен ли?” Он послал записку пневматической почтой. Ответа не было.

Это еще больше взволновало Остаева. Может быть, Погребняк тяжело ранен и ему нужна быстрая помощь. Скорее домой, скорее на свой аэродром.

Унта пропитана кровью. Нога глухо болела, и он уже не мог нажимать ею на педаль. Ослабевший от потери крови, Остаев все же продолжал уверенно управлять машиной. \229\

И вот показался аэродром. Остаев пошел на посадку. Машина бежала уже по снегу. Летчик не позвал на помощь, хотя имел на это право. Он сделал то, что делал всегда: прибавил газ, чтобы зарулить на якорную стоянку.

Навстречу ему бежали техники, скрестив над головой руки. Это означало — рулить нельзя.

Когда Остаев вышел из самолета, он увидел, что колеса исковерканы осколками снаряда.

Погребняк вышел вслед за командиром корабля. Он был ранен. Обоих отправили в госпиталь.

Через полчаса Остаеву сообщили количество пробоин. Их было семьдесят пять. Осколки раздробили кислородные приборы, лонжероны, турель, патронный ящик.

Остаев пролежал в госпитале десять томительных дней. Больше там оставаться он не хотел и вернулся в часть. Его машина еще была в ремонте. Командир предложил ему отпуск.

— Нет, — сказал Остаев, — отдыхать не время. Прошу дать мне другую машину.

Командир посмотрел на летчика и не стал настаивать.

Опять начались для Остаева боевые дни.

В ожидании, когда его машина встанет в строй, он летал на других самолетах. Каждый полет закалял его. Уже пропало волнение, ощущавшееся в первых боях. Глаз стал вернее, воля тверже.

Однажды над Выборгом, после бомбежки, на него напали истребители. Остаев увидел струи трассирующих пуль. Они летели, как искры из трубы гигантского паровоза.

“Фоккеров” было девять. Они кружились вокруг шестерки бомбардировщиков, шедших сомкнутым строем.

Остаев заметил знаки стрелка-радиста ведущей машины. Тот указывал ему рукавицей кверху. Остаев понял и набрал высоту.

“Фоккеры” вели настойчивые атаки. Огненный ливень обрушился на машину Остаева. Пули застучали по кабине. Он резко набрал высоту, потом опять спустился. Маневрировал, но машина уже была поражена. Удушливый запах гари заполнил кабину, мешал дышать. Из разбитых радиатора и маслобака вытекали вода и масло.

Атака “Фоккеров” не удалась. Мощный огонь наших стрелков создал непроходимую завесу. “Фоккеры” начали отходить все дальше и дальше, пока, наконец, не отвалились.

Моторы машины Остаева дают резкие перебои. Термометры масла и воды показывают нуль. Сквозь колпак Остаев видел, как на крыле дымится краска. Сейчас вспыхнет пламя, и тогда...

Он быстро выключил мотор. Что ж — правый мотор отказал, зато ведь есть левый! \230\

Это было на высоте 2 тысяч метров. В такие минуты земля совсем не кажется приветливой. Можно было спланировать на одно из многочисленных озер и отсидеться там до прибытия помощи.

Но Остаев решил тянуть до конца. Он положился на свои силы, свой опыт, на машину, которая продолжала слушаться руля...

Через полчаса он сел на своем аэродроме.

Утомленный боем он не ушел отдыхать, а стал помогать техникам менять развороченные пулями баки, плоскости, мотор... \231\


// Дальше






наверх