Фрагмент из книги "Финляндия на пути к войне:
исследование о военном сотрудничестве Германии и Финляндии в 1940-1941 гг."
 

Братство по оружию: от Барбароссы до вступления Финляндии в войну

(с) Мауно Иокипии

XIII. ПОЛИТИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ В ФИНЛЯНДИИ В ИЮНЕ 1941 г.

1. Заключительная фаза внешнеполитических переговоров с Германией в июне 1941 г.

Как следует из вышеизложенного, начавшиеся 17 мая 1941 г. переговоры о границе, к которым Финляндия 30 мая присовокупила вопрос о гарантиях на случай продолжающегося мира, вопрос о никеле, а также менее существенные проблемы, связанные с Энсо и рыболовством в водах Ледовитого океана, положили начало "гражданской линии" в развивавшемся политическом процессе. И хотя первые три вышеозначенных дела затрагивались и на военных переговорах в Хельсинки 3-6 июня 1941 г., все они были отданы на откуп дипломатическому представительству во главе с нашим послом Кивимяки. Рюти и Маннергейм полагали, как отметил в своих записях начальник канцелярии финского министерства иностранных дел, что было бы неуместно "вести переговоры с Кинцелем и Бушенхагеном". После этого собственно военные и гражданские проблемы решались по своим каналам. Военные переговоры охарактеризованы выше. Как же продолжались гражданские, невоенные переговоры с Германией?
Когда ТАСС 13 июня 1941 г. опроверг все слухи относительно Украины, которые распространялись и финскими дипломатами (особенно усердно в послании, направленном Прокопе в адрес министерства иностранных дел Финляндии 12 июня из Вашингтона), финны стали нервничать, опасаясь быть скомпрометированными. Телеграмма Кейтеля от 15 июня их, видимо, успокоила, поскольку уже 19 июня Кивимяки смог сообщить, что Германия поставляет Финляндии 25 000 тонн зерна, недостающих стране до нового урожая.
Вопросы о границе требовали всесторонней подготовки и полученные военные карты и справки, по мнению Кивимяки, были недостаточными. Ему послали дополнительный картографический материал в ожидании выхода в свет 11 июня 1941 г. историко-этнографи-ческого исследования профессора Ялмари Яккола. Его предварительная записка "Почему Восточную Карелию следует присоединить к Финляндии" поступила в финское посольство в Берлине специальной курьерской почтой. Поздней ночью 14 июня посол и его военный атташе закончили ее перевод на немецкий язык, и записка была направлена в министерство иностранных дел Германии. Финляндия пыталась таким образом придать всему делу официальный характер. Яккола полагал, что корни местного населения Восточной Карелии находятся на северном побережье Ладожского озера, т.е. на финской территории 1939 года. "Калевала", народный эпос Финляндии, сделал карелов известными среди цивилизованных народов. Во времена царской власти около 60% населения Восточной Карелии относилось к числу родственных финнам народов. Поскольку русская миграция (в Восточной Карелии 300 000 человек, на Кольском полуострове 200 000) носила поздний и принудительный характер, ее можно было еще остановить, особенно, если принять во внимание, что Советский Союз не выполнил условия Тартуского мира в отношении финского населения. Приблизительные расчеты о предстоящих перемещениях людей (660 тысяч депортируется и 385 тысяч переселяются в Карелию) свидетельствовали о том, что границу предполагалось провести от Северной Ингерманландии по Неве, по южному берегу Свири, вдоль "трех перешейков" от Онежского озера к Белому морю и оттуда вокруг Кольского полуострова. Экономические мероприятия по поддержанию финноязычных народов, переселяемых из Ингерманландии (220 000) и Тверской Карелии (145 000), позволили бы им быстро встать на ноги. Новая граница не прерывала тогдашние пути сообщения. Финляндия предоставила бы "всем народам возможность использовать в мирных целях коммуникации от Балтийского до Белого моря и выходы из районов России к этим морям", т.е. открытие канала Сталина для международных сообщений.
Заказанная и инспирированная президентом Рюти работа Ялмари Яккола говорит о том, что верховное руководство Финляндии уже на этой ранней довоенной стадии готовилось и к более далеко идущим мерам, нежели простое возвращение к старым границам и, возможно, к реализации предложений 1939 г. об обмене районов Карельского перешейка и Восточной Карелии. Публично об этом, однако, не говорилось вплоть до того момента, когда в обстановке успешного летнего наступления 1941 г. и победоносных настроений работа Яккола, переведенная на иностранные языки, не была распространена за границей.
Поскольку именно она дала основание считать Яккола поборником идеи Великой Финляндии, следует подчеркнуть, что инициатива полностью принадлежала Рюти. Яккола лишь выполнял заказанное государством исследование, для ускорения работы над которым ему придали помощников из Академического Карельского общества. Будучи человеком порядочным, он ни разу не обмолвился о заказном характере своего труда, поскольку в послевоенных условиях это лишь добавило бы камней и в без того тяжелую ношу Рюти.
Политика Финляндии относительно своих восточных границ была поддержана Германией. Сразу же с началом Барбароссы 22 июня 1941 г. - за три дня до вступления Финляндии в войну - министр иностранных дел Риббентроп заявил Кивимяки о том, что "пожелания Финляндии относительно ее границ будут выполнены. Немецкий фотограф, присутствовавший на этой встрече, рассказывал о преуспевшем в своих усилиях Кивимяки, который буквально летел на встречу с Риббентропом, перепрыгивая через ступеньки, не скрывая радости на лице, и крепко пожимал его ладонь двумя руками. К началу войны вопрос о границах был полностью прояснен.
На июнь 1941 г. приходится также попытка использовать расположение Германии для урегулирования дел в Лапландии. Поскольку в случае войны порт Петсамо становился весьма уязвимым, то Финляндия была заинтересована в получении более безопасного варианта, как можно дальше к западу на норвежском побережье Атлантики. Гавань Шиботтен, на протяжении столетий связанную с рыболовством, теперь планировалось превратить в большой океанский порт для транзита финских грузов.
Внешнеполитическое развитие этой инициативы, которая была сделана уже в апреле, приходится на те же самые дни, когда специальный посланник Германии Шнурре прибыл в Хельсинки (20 мая 1941 г.) для того, чтобы пригласить финнов на военные переговоры. В течение последней недели мая финское министерство иностранных дел в спешке подготовило секретную памятную записку, в которой уже нашли отражение первые наметки этого замысла. 29 мая 1941 г. правительство Финляндии рассмотрело данный вопрос и назначило для подготовки полномасштабного плана комитет из 12 членов во главе с доктором философии Хенриком Рамсаем. Все принятые решения объявлялись секретными.
Комитет выполнил свою работу в самые сжатые сроки, что говорит о том значении, которое придавалось в Финляндии этому делу. Принимая во внимание существовавшую обстановку, от Германии рассчитывали получить определенные уступки, и эту ситуацию не хотели упускать. Подготовленная комитетом девятистраничная "Записка" датирована 10 июня 1941 г. По представлению Виттинга - и опять в секретном порядке - Государственный совет рассмотрел ее и одобрил все предложения. Министры Хенрик Рамсай и Ааро Пакаслахти, а также Холгер Нюстен были назначены членами совещательной комиссии для дальнейшего продвижения дела. Они получили инструкцию, согласно которой предпочтение отдавалось долговременной аренде нужного района, а не достижению над ним государственного суверенитета Финляндии. Но ее права в этом районе должны были быть шире, чем те, которые предполагались традиционной формулой порто-франко.

Поскольку все это предприятие, в силу изменившейся обстановки осенью 1941 г., не получило дальнейшего практического развития, рассмотрение этого сюжета на этом можно завершить. В принципе же следует отметить, что Финляндия в 1941 г. согласилась обсуждать с оккупационным государством территориальные вопросы Норвегии. Inter anna silent leges.
Свидетельством далеко зашедшего внешнеполитического сотрудничества можно считать выход Финляндии из Лиги Наций, вызывавшей отвращение Германии, а также закрытие в Хельсинки посольств завоеванных немцами государств - Польши, Норвегии и Голландии. Хотя здесь и не представляется возможным углубиться в изложение собственно дипломатических обстоятельств, ниже мы увидим, что некоторые либеральные и социалистические круги противились этим решениям, правда, их голос никем не был услышан. Так, когда правительство 13 июня 1941 г. в секретном порядке обсуждало вопрос о закрытии" польского посольства, Фагерхольм, Саловаара и Пеккала голосовали "против", но оказались в меньшинстве (3-11).

2. Отношение буржуазных партий к политической ситуации

Несмотря на то, что парламентские круги страны в июне 1941 г. не получали достаточной информации, тем не менее наполненная слухами атмосфера не могла не побуждать их к активности.
Правая партия в лице Патриотического народного движения продолжала отстаивать зафиксированную в программе 1932 г. мысль о том, что "все финские племена необходимо соединить воедино в границах Великой Финляндии на основе принципа самоопределения народов". В новой программе, уточненной весной 1941 г. после Московского мира, подчеркивается, что все финские племена принадлежат "Новой Европе".
Войонмаа приводит слова пробста Кареса, произнесенные им в комитете по иностранным делам парламента в мае 1941 г.: "Все мы живем идеей реванша". Известные деятели Патриотического народного движения - руководитель организации губернии Уусимаа Рейно Кастрен, оказывавший сильное влияние на молодежь Вилхо Хеланен, уже с начала июня являлись помощниками проф. Ялмари Яккола при подготовке им памятной записки о Восточной Карелии. Руководство партии, без сомнения, уже до Иванова дня знало, в каком направлении развиваются события, и имело возможность заблаговременно подготовиться к будущему.

Акцией Народного патриотического движения, которая привлекла наибольшее внимание после нападения Германии 22 июня 1941 г. и известной речи Гитлера, являлась благодарственная телеграмма, отправленная фюреру от имени всего финского народа: "Патриотическое народное движение выражает Вам, Господин Рейхсканцлер, чувство глубокой благодарности от всего народа Финляндии. Благодаря Вашему обращению, 22 июня теперь он знает, как Вы однажды спасли Финляндию. Под Вашим гениальным руководством ныне закладывается основа будущего Финляндии, мы просим Вас принять наши искренние пожелания успехов в Вашем труде.
Руководство Патриотического народного движения
ВилхоАннала Бруно А. Салмиала Иисакки Никкола"

Телеграмма прекрасно отражает традиционную прогерманскую ориентацию Патриотического народного движения, что проявилось, в частности, в его активной вербовке членов для частей СС Из-за существовавшей в то время общей ситуации неподобающие прогнозы, сделанные в этой телеграмме, остались "незамеченными" властями - не могли же они запретить выражения вежливости.
Сделанное 25 июня 1941 г. (в связи с объявлением парламентом состояния войны) заявление Патриотического народного движения, которое требовало территориальных приращений, отражало линию партии. В отличие от прессы других партий, газеты Патриотического народного движения отрицали тезис об отдельной войне и считали Финляндию настоящим союзником Германии.
Соответствующие протоколы консервативной Национальной коалиции, как и протоколы Патриотического народного движения, относящиеся к первым неделям войны-продолжения, по непонятным причинам исчезли. Тем не менее доклад д-ра теологии Пааво Вирккунена, сделанный им 18 июня 1941 г. для членов парламентской фракции Коалиционной партии, представляется вполне достаточным для понимания ее позиции:
"Сегодня встретился с Укко-Пекка, с которым проговорил около часа. Встреча ободряющая. Укко был очень оживлен и бодр, полон энергии и мелких ругательств... Слушал с вниманием, когда я рассказывал ему о том, что мне было известно, и часто повторял: Карелию вернуть и рюсся прочь с Севера! Он неколебимо верил в быстрое возвращение Карелии. Необходимо попасть туда, чтобы скосить траву, выросшую за два года, а граница не должна пролегать западнее Свири. Он слышал от беседовавших с ним господ, что развязка наступит в начале будущей недели, или, по крайней мере, в течение недели... Старик сможет увидеть воплощение своих самых светлых надежд. Укко понимал и то обстоятельство, что теперь, когда позиция Швеции подвергается осуждению, Финляндии принадлежит ведущая роль на Севере".

В кулуарах коалиционной партии, судя по всему, дули разные ветры: стремление к активной деятельности у хорошо информированного депутата Пааво Вирккунена соседствовало с более спокойным направлением, представленным проф. Линкомиес, министром Хорелли, который ранее принимал участие в разработке планов по управлению Восточной Карелией, министром Лехтоненом. Но оба эти течения исходили из необходимости выступить совместно с Германией, хотя некоторые призывали отложить раздел пирога на более позднее время, когда прояснятся результаты начавшейся войны. Либеральная Прогрессивная партия на заседании парламентской комиссии по иностранным делам 13 июня подвергла резкой критике фигуру умолчания в деятельности финского правительства, изложив свою позицию по этому вопросу во время визита к президенту Рюти 21 июня 1941 г. И хотя Прогрессивная партия полностью поддержала действия кабинета в связи с началом войны, Войонмаа все еще причислял ее к стану демократических партий страны. Принимая во внимание тот факт, что ее представителями являлись президент Рюти и бывший председатель партии Кивимяки - опора правительства во внешней политике страны, оппозиционные демарши требовали решимости, которая, по мнению Войонмаа, обнаружила себя в самой партийной гуще.
В парламенте - прежде всего среди коалиционеров и аграриев - существовали настроения в пользу обновления кабинета, но они были связаны не с формированием более нейтрального, мирно настроенного руководства, а шли в совершенно противоположном направлении - создании еще более прогерманского правительства. В ходе обсуждения ситуации на заседании подготовительной комиссии аграрной фракции 18 июня 1941 г. Ниукканен заявил, что по сведениям, полученным от правительственных и военных кругов, дело идет к войне. Через два дня в Финляндии будут находиться две немецких дивизии. "По сути дела, положение таково, что страна оккупирована немцами и наша армия отмобилизована. Держим ориентацию на Германию, главная задача армии - возвращение Карелии". Поэтому с разных сторон слышны предложения о смене правительства. Внутри Аграрной партии этим настроениям подвержены прежде всего карелы. "Есть ли уверенность в том, что теперь будут использованы все возможности, поскольку такие случаи подвертываются один раз в несколько столетий", вопрошал Ниукканен. И хотя фракция еще не выработала свою окончательную позицию по вопросу о правительстве, в качестве премьер-министра назывались кандидатуры Кивимяки (прогрессивная партия) и агрария Рейникка.
Депутат Урхо Кекконен был того мнения, что избежать приближающейся войны не удастся. Поэтому он подчеркивал, что вопросы следует решать в согласии с социалистами. Смена правительства могла привести в его кабинеты и таких деятелей, которые были бы нежелательны, особенно в обстановке, когда влияние министров-аграриев было невелико. Вестеринен также полагал, что социалистов следует призвать, не следует оставлять их на свободе. Этого же мнения придерживался и Кямяряйнен.
Депутат Такала говорил о великих свершениях в Европе. "Германия является единственной страной, на которую мы можем опереться и с помощью которой мы сможем разгромить Россию. Кроме этой великой державы, интересы которой в отношении России совпадают с нашими, нам никто не поможет". Премьер-министром должен стать человек, который максимально поддерживает хорошие отношения с Германией. "Только таким образом в ходе будущей схватки мы сможем реализовать идею Великой Финляндии. Если мы не сумеем осуществить ее ныне, то она может остаться нереализованной на протяжении столетий".
По мнению депутата Кекконена, может быть, "наступило именно то время, когда мы можем вернуть обратно Карелию. Ради этого есть смысл поработать". Но достигнем ли сменой правительства наилучшего результата? После дискуссии подготовительная комиссия решила пока что не передавать дело на рассмотрение фракции.
В архивных материалах Ниукканена хранится обращение депутатов-карелов от 18 июня к премьер-министру Рангелю, в котором требовалось предпринять меры в связи с распространившимися слухами о том, что "уступленную по Московскому миру Карелию можно получить обратно путем переговоров". Была ли это идея Хейнрикса и Верекера, высказанная ими еще весной и только теперь ставшая достоянием публики, или же речь шла об искаженной версии "украинских переговоров" последних дней, установить невозможно. Во всяком случае мельница слухов среди карелов работала исправно. В рабочей комиссии Карельского союза говорилось о возвращении в Карелию уже 20 июня 1941 г., за два дня до нападения Германии и за пять дней до вступления в войну Финляндии.
Из дневника Рюти читаем о конкретных предложениях Ниукканена по ведению переговоров относительно Карелии:
"18.6.41. Рангель и Ниукканен у меня. Ниукканен предложил, чтобы П.Э. Свинхувуд поехал в Берлин отслеживать наши интересы, поскольку там должна находиться persona grata именно такого уровня. Мы вместе с Рангелем ответили, что дела как в Берлине, так и в иных местах ведутся по официальным каналам с полной ответственностью за них со стороны правительства, без всяких специальных посланников, которые действуют только под свою ответственность. О планах поездки Укко-Пекки следует отказаться".
Записи же Ниукканена более кратки и лаконичны:
"От имени карельских представителей 18 числа в 15 часов у Президента присутствует Рангель. Президент сообщил, чего добилось правительство в ходе переговоров с Германией. Заверения в неизбежности войны. Развернута мобилизация".
В парламентской фракции Аграрного союза обстановка 20 июня 1941 г. была несколько спокойнее, поскольку в ней противовесом шумной карельской группе Ниукканена являлась умеренная северная оппозиция Ханнула. Премьер-министр Рангель 20 июня 1941 г. выступал там с разъяснением внешнеполитического положения Финляндии; к сожалению, протокол не зафиксировал подробности этого выступления. Но дискуссия проливает дополнительный свет. Министр Кукконен заметил, что напряжение между Германией и Советским Союзом, судя по всему, не спадает и "по всей вероятности в ближайшее время произойдет огромная схватка". Председатель Пилппула заявил, что русские вывезли из Ханко как семьи, так и военные материалы. Финская истребительная авиация усилилась в последнее время на 50 новых машин. Истребители предназначены для обороны Хельсинки. Депутат Вилхула интересовался масштабами проводимой эвакуации. По его мнению, парламент не следует удалять из столицы даже в случае новой войны. Это мнение нашло поддержку парламентской фракции.
Собрание шведской фракции состоялось 19 июня 1941 г. в здании парламента. Председатель и вице-председатель сообщили о том, что их пригласил премьер-министр Рангель, сообщивший о транзите немецких войск, об английской блокаде Петсамо (14 июня) и о дополнительных военных мерах Финляндии (17 июня). Председатель заметил премьер-министру, что поскольку министр иностранных дел Виттинг сообщал фракции о состоявшихся событиях задним числом, она не может нести за них ответственность. Депутат Фрич отметил, однако, что группа не может полностью уйти от ответственности, поскольку правительство сформировано при ее поддержке. Развитие событий, по его мнению, носило тревожный характер. Если мы сейчас не отреагируем, заявил он, то выроем могилу демократии. Депутат Хэстбакка испытывал те же сомнения. "Хотелось бы получить леса Восточной Карелии и присоединить их к нашей стране, но что за этим последует?" По мнению депутата Куллберга, мобилизация поставила страну перед огромными трудностями. Проведена ли она из-за русской опасности или по требованию Германии? Он отметил, что и у остальных фракций парламента есть претензии к методам работы правительства.
В связи с замечанием председателя о том, что "остальные фракции знают не больше нашего", депутат Эстерхольм сказал, что такое положение недопустимо. Необходимо организовать оппозицию против замалчивания правительством своих действий. Он особенно был озабочен тем, что сотрудничество со Швецией оказалось выброшенным за борт. Когда председатель предложил выяснить, господствуют ли в иных фракциях такие же настроения, ему ответили поддержкой и поручили выполнить эту миссию.
Внешнеполитическая линия Шведской партии на протяжении всей весны 1941 г. исходила из необходимости финляндского нейтралитета и ориентации на Швецию с тем, чтобы острие этой политики было направлено против усиливавшегося сближения с Германией. Когда в июне стало ясно, что Финляндия, по крайней мере политически, является сторонником Германии и Шведская народная партия, выйдя из состава кабинета Рангеля, ушла в оппозицию, многие ее деятели посчитали, что их партия слишком отдалилась от проблем страны. Им удалось 17 июня 1941 г. представить центральному руководству партии пространное заявление, в котором требовалась смена партийной линии. Под ним подписались 26 авторитетных членов партии - государственные деятели, военные инженеры, юристы, врачи и представители средств информации. Заявление рассматривалось на заседании центрального руководства партии только августа 1941 г. Столь медленное ведение дела свидетельствовало о существовании в руководящей верхушке различных точек зрения по данной проблеме.
В целом буржуазные партии относились к развитию событий неоднозначно - наряду с быстро обнаружившим себя прогерманским курсом в различных группах имелись и более спокойные течения. Но можно все-таки утверждать, что надежды на возвращение Карелии и отказ благодаря этому от программы срочного расселения карельских беженцев пользовались такой поддержкой, что правительству не следовало опасаться какого либо противодействия со стороны буржуазных партий.

3. Собрание социал-демократов 19 июня 1941 г.: проблема нейтралитета страны и роль Таннера

Весной 1941 г. и в левых фракциях финляндского парламента стали осознавать тот факт, что Финляндия постепенно втягивается в германский фарватер и опасность быть вовлеченным в большую войну нарастает. Руководство социал-демократической партии 30 мая 1941 г. приняло решение провести специальное совещание по вопросам внешней политики и пригласить на него представителей Центрального объединения профсоюзов Финляндии (ЦОПФ) и иных ведущих рабочих организаций.
Собрание состоялось 19 июня 1941 г. в помещении руководства Эланто в 19 часов. В нем принимали участие 15 членов подготовительной комиссии (среди них председатель парламента Хаккила и председатель комитета по иностранным делам Войонмаа), 7 представителей от партийного руководства, 13 членов руководства ЦОПФ, министры правительства Пеккала и Салмио, представители прессы, молодежного союза. Председателем собрания, на котором присутствовали весьма влиятельные деятели социал-демократической партии, был избран Вяйнё Таннер, протокол вел Хуго Ааттела.
В своем докладе министр Мауно Пеккала признал, что на переговорах, предшествовавших Зимней войне, был допущен просчет, поскольку даже в случае их провала не верили в нападение Советского Союза на Финляндию. При подписании мира безопасность Ленинграда уже была недостаточна, намерения Советского Союза простирались дальше. Новые послевоенные требования (Энсо, возвращение оборудования, никель Петсамо и пр.) вызвали у нас чувство горечи. Радиопропаганда и беспорядки, вызванные Обществом дружбе, раздражали общественное мнение, при этом следовало принимать во внимание существование 400-тысячного карельского населения. Поэтому стали смотреть, откуда можно было получить помощь, чтобы противостоять неприемлемым требованиям и обеспечить нашу неприкосновенность.
Контакты с Германией носили оживленный характер. В Финляндию приезжало много немцев, заключили широкое торговое соглашение, организовывали книжные и иные выставки. Немцам было предоставлено право транзита в Норвегию через территорию Финляндии, молодые финны вербовались в германскую армию, польское посольство было закрыто и т.д. В страну, помимо всего прочего, прибыли немецкие войска, которые, конечно же, в изначальном договоре не значились. Они, кажется, останутся в Финляндии в условленных местах, при этом в стране под прикрытием учебных сборов проведена мобилизация.
"Становится ясно, что мы теперь по существу придерживаемся той же линии, что и страны оси" (курсив. - М.Й.), - заявил выступающий. Англия по этой причине прекратила морское сообщение, ситуация осложняет наши позиции в Америке. Швеция также в последнее время демонстрирует охлаждение политических отношений с нами. Связи Финляндии с Советским Союзом после всего этого практически полностью прервались.
Известно, что Германия собрала огромные военные силы от Ледовитого океана до границ Турции, Румыния также провела мобилизацию. Разразится ли война, сказать сейчас трудно, поскольку Германия получила от Советского Союза нужные ей товары. Соглашение между Германией и Советским Союзом не исключено (курсив. М.Й.).
"Со своей стороны я придерживаюсь того мнения, что мы слишком ретиво бросились в объятия Германии", - сказал Пеккала. Он предложил, чтобы "на этом собрании приняли решение об избрании делегации, которая отправилась бы к Президенту Республики и к премьер-министру для изложения обращения руководства социал-демократической партии и профсоюзной организации не использовать наши отмобилизованные войска для ведения наступательной войны" (курсив. - М.Й.).
Эро Вуори в своем докладе разделил взгляды и экономические прогнозы Пеккала. Но входящие в правительство социал-демократы не могут заниматься только критикой. Не вступая в полемику по поводу наших принципов, мы можем констатировать, что границы страны следует защищать. Противиться появлению немцев не было никакой возможности. Теперь необходимо сделать выбор между двумя вариантами действий. Если мы верим, что стране ничто не угрожает, то мы можем заявить о выходе из общего фронта и тем самым снимаем с себя ответственность. В иных случаях, с учетом интересов рабочего движения, следует попытаться вести дела, выбирая наиболее оптимальный вариант.
Таннер поблагодарил докладчиков, высказав при этом удивление тем, что Пеккала видит в последних событиях только их теневую сторону. Как сказал Вуори, надо исходить из фактов. Советский Союз сам отверг попытки наладить взаимодействие. И хотя лишь незначительная часть финского народа поддерживает немецкую систему, именно в лице германского государства мы видим необходимую защиту.
"Следует признать тот факт, что между Советским Союзом и Германией существует напряженность. Следует также признать и то, что наша страна оказалась в опасной зоне. Теперь могут спросить, можно ли было этого избежать? Я полагаю, что только собственными усилиями воспрепятствовать этому мы не могли. Мы видим, что Германия теперь находится там, где она посчитала нужным находиться. И если бы военные планы Германии предполагали ввод ее войск в Финляндию, то она их ввела бы в любом случае. Теперь следует вести речь о том, что предстоит сделать. Надо разделить два вопроса. Первый: чего бы мы хотели добиться и второй - что мы можем сделать. По моему мнению, нам следует сохранить единство и выступать по этому вопросу от имени всей партии. Если мы так не сделаем, то события все равно будут развиваться своим чередом. Тогда спросят, какой позиции мы придерживаемся: активной или пассивной? Следует исходить из того - и в данном случае наша позиция активна, - что наши войска будут использованы лишь для обороны страны, но не для наступательных действий. Не следует также оказывать помощь нападающему".
Выступление председателя партии предопределило ход дальнейшей дискуссии. По многим вопросам наблюдалось почти полное единство мнений. Были высказаны предложения о том, что в этой ситуации не следовало выводить своих из состава правительства, поскольку это только облегчило бы реализацию иных устремлений; необходимо создать "комиссию общих интересов" всех социал-демократических организаций; послать делегацию на встречу с президентом и обнародовать декларацию о текущем моменте. Финские войска не должны участвовать в нападении (Таннер, Аалтонен, Войонмаа, Кето).
Председатель парламента Хаккила рассказал, что цель Москвы, как это выявилось в ходе поездки Молотова в Берлин, заключалась в сведении счетов с Финляндией. (Этот факт, который стал известен всему финляндскому правительству только в связи с приездом Шнурре 20 мая 1941 г., Рангель сообщил социал-демократическим депутатам парламента еще 12 июня. Так что для них заявление Хаккила не было неожиданностью, в отличие от других участников собрания.) Хаккила заметил, что также была предпринята попытка получить помощь из Швеции, но без особых результатов.
В ходе оживленной дискуссии Войонмаа выразил надежду на то, что социал-демократы усилят свое влияние в правительстве путем введения в его состав Таннера, быть может - даже в ранге премьер-министра. Кето, в свою очередь, недоумевал по поводу высказывания Таннера о докладе Пеккала, который, по его мнению, отличался объективностью. Кето утверждал, что "среди военного руководства распространены настроения в пользу провоцирования военных действий. Если война закончится победой Германии, то она, по всей видимости, оккупирует нашу страну". Это в свою очередь будет означать конец социал-демократической партии.
Принятие единогласных решений, основанных на прениях, проходивших в основном под знаком единодушия, не представляло сложности. Сначала избрали депутацию из девяти человек, которая отправлялась на прием к президенту и премьер-министру и которая должна была вручить им представление. Его первый пункт требовал, чтобы отмобилизованные войска не использовались в наступательных операциях, последний - из восьми имевшихся - обращал внимание на разнузданный стиль "фашистских газет".
Во-вторых, приняли решение выступить от имени социал-демократической партии и центральных организаций с Обращением, которое, будучи составленным в очень сдержанных тонах, было опубликовано в рабочих изданиях 21 июня 1941 г. Очевидно, по этой причине оно совершенно не испугало правительство и не заставило его отказаться от его линии, в связи с чем возникает вопрос - достигло ли это Обращение своей цели?
Избранная собранием депутация посетила президента Рюти, очевидно, 20 июня 1941 г. Таннер изложил социал-демократической фракции парламента 25 июня полученный прием следующим образом: "Главная задача заключалась в выражении нашей крайней озабоченности тем, чтобы финские войска не использовались для нападения. Депутация получила от президента удовлетворительный ответ". Проведенное большое собрание фигурировало в качестве аргумента, свидетельствовавшего о том, что социал-демократы стоят на "позиции безусловного нейтралитета". Присутствовавший там же Фагерхольм утверждал, что осторожные формулировки Обращения объяснялись существованием цензуры, "не позволявшей более сильных выражений". Он активно защищал присутствие социал-демократов в правительстве. "Было бы опасным оставлять всю правительственную власть буржуазии, что означало бы дополнительные возможности для правых элементов и сторонников наци. Они, без сомнения, настолько прочно привязали бы Финляндию к Германии, что эти связи не удалось бы разорвать вплоть до самого трагического исхода".
Все вышесказанное дает основание подробнее рассмотреть роль Таннера и всей социал-демократической партии в событиях июня 1941 года. Как известно, на процессе над виновниками войны Таннер апеллировал к тому, что он в то время не являлся даже министром и тем не менее оказался осужденным. Ошибочно?
Таннер изначально не пользовался благосклонностью русских, а в пропагандистской кампании периода Зимней войны его сделали одним из главных козлов отпущения. Но настоящий разрыв произошел, когда Таннер в августе 1940 г. вынужден был по требованию Советского Союза выйти из состава правительства и когда Советский Союз своим непрошеным вмешательством в декабре 1940 г. воспрепятствовал ему, имевшему неплохие перспективы, бороться за пост президента. Уже в марте 1941 г. Паасикиви считал Таннера представителем "партии войны". Войонмаа в своих записях весны 1941 г. неоднократно указывает на то, что Таннер придерживается прогерманской линии Виттинга. После состоявшегося 13 июня 1941 г. решающего заседания парламентского комитета по иностранным делам Войонмаа пишет: "Итак, жребий брошен: мы - держава оси... Таннер всей душой принимает участие в этой игре... Страшно подумать". Эти же оценки видны и в германских материалах. Блюхер сообщает из Хельсинки 11 июня 1941 г. о том, что простой народ не имеет представления о ситуации, но президент, премьер-министр, министр иностранных дел, военное руководство, председатель парламента (Хаккила) и председатель социал-демократической партии (Таннер) полностью в курсе событий.
И если теперь на этом фоне проанализировать проведенное 19 июня 1941 г. широкое собрание социал-демократов, обнаружатся две линии - нейтральная и правительственная. Первой придерживались Пеккала, Брюггари, Войонмаа, Кето, Вялляри и Рейникайнен. Линию правительства поддерживали "обладатели постов" Таннер, Хаккила и Салмио. И если Таннер как председатель партии не выступил против высказанных мнений и лишь подчеркивал необходимость единодушия, то это было продиктовано тактическими соображениями. Если бы линия оппозиции при голосовании одержала верх, возможности Таннера руководить делами были бы серьезно подорваны, тогда как под лозунгом единодушия легче было сформулировать выдержанное в умеренных тонах Обращение.
Нейтралистские поползновения Таннера накануне войны-продолжения имели весьма ограниченный характер и были связаны, прежде всего, с недопущением финского наступления одновременно с нападением Германии. Эту позицию Таннер обнародовал уже на собрании социал-демократической фракции парламента 12 июня 1941 г. Он не хотел, чтобы Финляндия своим нападением скомпрометировала себя в глазах Швеции и западных стран. С началом войны 22 июня 1941 г. в частной беседе он был готов даже пойти на уничтожение Ленинграда. Как свидетельствует протокол социал-демократической фракции парламента 25 июня 1941 г., Таннер открыто заявил:
"События последних дней, нарушения границ русскими и авиационные налеты, сняли вопрос о нападении". Его перенос на более поздний срок после начала войны, таким образом, удался, что и предполагалось всеми разработанными планами. В своей речи, произнесенной 3 июля 1941 г. в Хельсинки уже в ранге министра, Таннер выступил против идеологии Великой Финляндии, но считал, что навязанный Московский мир следует пересмотреть с тем, чтобы его условия лучше соответствовали интересам страны. По его мнению, готовящееся ответное нападение - в связи с уже формально начавшейся из-за действий Советского Союза войной, теперь являлось не только продвижением за границу Московского мира, но и ударом за рубеж, определенный Тартуским мирным договором.
Предполагала ли, таким образом, нейтралистская линия социал-демократов достижение каких-то более отдаленных целей? Определенно, нет. Многие выступавшие 19 июня 1941 г., независимо от их приверженности той или иной линии, были того мнения, что в нынешней обстановке, в отличие от нормальной ситуации, нельзя выходить из правительства. И это можно понять. Но не являлся ли именно этот способ единственной реальной возможностью изменить ситуацию? Ни одного стоящего предложения по организации серьезного правительственного кризиса в поддержку действительного нейтралистского курса и формирования нового социал-демократического правительства меньшинства или более широкого "мирного правительства", пользующегося поддержкой социал-демократов и других оппозиционных партий или оппозиционных депутатов, предпринято не
было.
Вяйнё Таннеру, оказывавшему правительству негласную поддержку, не требовалось вести серьезной борьбы в своей партии. Своими примирительными речами 19 июня 1941 г. о сохранении единства ему удалось удержаться в седле, несмотря на наступившие трудные времена. Большинство самой крупной партии послушно последовало за своим лидером. Организованных Таннером как для проформы, так и для подтверждения партийного алиби депутаций к президенту и обращений в прессу вполне хватило для социал-демократической оппозиции, которая, правда, немного полаяла, но ни разу не укусила. Именно благодаря Таннеру Правительство Рангеля обеспечило свои тылы для продолжения прогерманской, а лучше сказать антисоветской политики.
Линкомиес в своих остро написанных воспоминаниях говорит, что "Таннер был единственные человеком в Финляндии, который еще 25 июня (а еще лучше ранее - 13 и 19 июня. - М.Й.) мог воспрепятствовать вступлению Финляндии во враждебный Советскому Союзу фронт". Его собственная партия наверняка, шведская партия - вероятно, последовали бы за ним и таким образом в парламенте было бы сформировано антивоенное большинство. "Правительство из-за полученного от Таннера удара отступило бы". Этого, однако, не произошло и в результате ни социал-демократическая партия, ни Таннер "не могут избежать ответственности за вступление Финляндии в начавшуюся войну".
Сведения, переданные писательницей Хеллой Вуолийоки финской государственной полиции Валпо, говорят также о попытках русских наладить прямой контакт с Таннером. Вуолийоки где-то в середине июня 1941 г. стала посредницей в организации встречи между сотрудником советского посольства Терентьевым и Таннером на принадлежавшей ей даче вблизи Мянтсяля. Торговый атташе Терентьев являлся своеобразным преемником Ярцева, наиболее доверенной политической фигурой посольства. Русский намеревался выяснить вопрос, на каких условиях Финляндия могла бы воздержаться от вступления в войну против Советского Союза. Вуолийоки предложила, чтобы советские войска отошли на линию старой границы (этот вариант обсуждался и английскими дипломатами. - М.Й.). Терентьев отнесся к этому масштабному предложению весьма серьезно. После того, как из Москвы была получена инструкция продолжить переговоры, следующую встречу назначили на 22 июня. Но в этот день Таннер не появился и Хелла Вуолийоки ничего больше не смогла сделать, хотя она и пыталась при посредничестве министра Котилайнена и Линды Таннер восстановить потерянный контакте В. Таннером.

4. Визит депутации четырех партий 21 июня 1941 г. к президенту

Мысль о совместных действиях "демократических партий" против излишнего засекречивания деятельности правительства родилась среди сторонников прогрессивной партии во второй половине мая 1941 г.
Она получила поддержку социал-демократического руководства 23 мая, но прошел еще месяц, прежде чем приступили к практическим акциям. Секретарь социал-демократической партии Аалтонен полагал, что покров таинственности над внешней политикой тревожит также депутатов аграрной и шведской фракций парламента. Для переговоров с ними избрали Таннера, Кето и Аалтонена. В итоге все, обеспокоенные данной проблемой партии, приступили к действиям.
На совещании четырех партий, состоявшемся 20 июня 1941 г., участвовали: от прогрессистов - Каяндер и Хейнио, от шведов - фон Борн, Фуруельм и Йерн, от аграриев Ниукканен и Такала, от социал-демократов - Таннер, Войонмаа и Рейникайнен. Председателем совещания был избран Таннер. Он сообщил о визите социал-демократической депутации к президенту с тем, чтобы предотвратить участие Финляндии в наступательной войне, но страна должна была обороняться в случае нападения русских. Таннер выразил сожаление в связи с тем, что парламент был отстранен от участия в текущих событиях.
После оживленного обмена мнениями, для визита к президенту была избрана депутация, которая должна была выяснить реальное положение дел и характер отношений между Германией и Финляндией. Общая и наиболее важная цель всех четырех партий заключалась в получении более полной информации именно их фракциями парламента. Сознательное оставление за бортом правых партий свидетельствовало, очевидно, о намерении содействовать сохранению нейтралитета Финляндии.
Имеется лишь два свидетельства этого визита к президенту Рюти, состоявшегося 21 июня в 9.30. часов утра, - воспоминание Каяндера от 1945 г., сохранившееся в бумагах комиссии по делам виновников войны и сообщение Ниукканена своей парламентской фракции от 25 июня 1941 г., которые во многом согласуются друг с другом. Депутация состояла из В. Таннера (с.-д.), Ю. Ниукканена (агр.), Р. Фуруельма (шв.) и А. Каяндера (прогр.), т.е. по одному партийному представителю от 10 участников прошедшего совещания. На высказанную Таннером озабоченность Рюти ответил долгим доверительным обзором сложившейся ситуации.
Рюти, видимо, уже зимой последовательно придерживался той позиции, что только германо-советская война могла бы спасти Финляндию от постоянных угроз и давления. Об этом он писал Паасикиви (15.2.1941.) изаявлял правительству накануне войны (9.6.1941.), об этом же говорил в своем радиообращении к народу в связи с ее началом (26.6.1941.). Изматывающее влияние Зимней войны и последующих кризисов (оккупация Прибалтики в июне-июле и августовский кризис 1940 года, Молотов в ноябре, никелевый кризис в январе-феврале) на психологическое состояние ключевых фигур финляндского государства проявляется здесь в наиболее конкретном виде. В невыносимой ситуации, которой не было видно конца, были, грубо говоря, готовы "изгонять черта даже с помощью Вельзевула". Вера в войну как средство избавления являлась своеобразной реакцией на состояние безнадежности.
В целом же привлекает внимание тот факт, что хотя Рюти и обрисовал реалистичную и достоверную ситуацию, он даже этим высокопоставленным доверенным лицам прямо не сказал о намерении Финляндии вступить в войну. Тем не менее, как говорил впоследствии Ниукканен, из общей тональности речи и маленьких деталей это можно было понять.
Если в августе 1940 г. отношение Финляндии к Германии сняло страх перед непосредственной угрозой русской оккупации, а весна 1941 г. дала надежду на возвращение Карелии, то накануне Иванова дня 1941 г, некоторые круги находились уже в состоянии крайнего возбуждения от близкой реализации идеи Великой Финляндии. Даже умеренные чувствовали себя втянутыми в этот водоворот.

5. Разрыв финляндско-советских отношений 24 июня 1941 г.

На дипломатическом поприще Финляндия усиленно пыталась убедить общественное мнение в своем нейтралитете, хотя - как это явствует из вышесказанного - ни Швеция, ни Англия в это серьезно не верили. Виттинг с невинным видом спрашивал у советского посла в Хельсинки Орлова 21 июня 1941 г., почему на границе с Финляндией размещено больше обычного советских войск. Не грядет ли война между Германией и Советским Союзом? Орлов, не моргнув глазом, отвечал, что ни о какой войне не может быть и речи.
Когда известие о начале Барбароссы, прозвучавшее в выступлении Гитлера 22 июня 1941 г. - в котором он сказал о том, что финны и немцы сражаются im Bunde - было передано финским радио, министерство иностранных дел Финляндии эвфемистически использовало формулу "бок о бок" и опубликовало сообщение, в котором говорилось, что Финляндия, "по крайней мере в данный момент", находится вне войны. Министерство иностранных дел Финляндии 23 июня 1941 г. разослало всем своим послам "циркуляр о нейтралитете".
Советский посол Орлов помчался 22 июня 1941 г. на прием к Виттингу. Он отрицал инциденты в воздушном пространстве и расценивал пребывание немецких войск в Финляндии как факт, противоречащий ее нейтралитету. Виттинг не мог опровергнуть ясные заявления Гитлера, но подчеркнул, что тот говорил о защите немцами Финляндии, а не о нападении с ее территории. Виттинг обещал точнее сформулировать позицию Финляндии после того, как созванный на заседание парламент страны обсудит ситуацию 25 июня 1941 г. Он более не придерживался четкой нейтралистской позиции, а отодвинул решение вопроса. В тот же вечер 22 июня 1941 г. комиссия по иностранным делам при правительстве Финляндии, которую возглавлял Рюти, заслушала сообщение премьер-министра Рангеля о последних событиях. Министрам сообщили верные сведения о количестве немецких войск в Лапландии, но при этом их уверяли, что ничего нового о действиях немцев не известно. Во всяком случае уже четыре дня тому назад они начали продвижение от Рованиеми к восточной границе, у министра внутренних дел имелась регулярная телефонная связь с губернатором Хиллиля. -Всему составу правительства сообщалось, таким образом, далеко не все. Лишь внутренний круг знал обстановку во всех деталях.
23 июня 1941 г. Финляндия и Советский Союз поддерживали друг с другом дипломатические контакты. В Хельсинки Виттинг сообщил Орлову, что Финляндия на основе международного соглашения 1921 г. послала свои войска на Аландские острова. Виттинг сообщил также, что советский консул в Марианхамина попросил эвакуировать его и персонал консульства в Хельсинки. Наконец, Виттинг выразил протест в связи с перестрелкой, возникшей на границе вблизи Иммола (Иматра).
В Москве 23 июня 1941 г. Молотов вызвал к себе финского поверенного в делах Хюннинена и спросил его о том, что означает выступление Гитлера. Хюннинен ответа дать не смог. Тогда Молотов потребовал от Финляндии четкого определения ее позиции - выступает ли она на стороне Германии или придерживается нейтралитета. Хочет ли Финляндия иметь в числе своих врагов Советский Союз с двухсотмиллионным населением, а возможно также и Англию? Советский Союз не предъявлял Финляндии никаких требований, и поэтому он имеет полное право получить ясный ответ на свои вопросы. Молотов обвинил Финляндию в бомбардировках Ханко и в полетах над Ленинградом. Хюннинен со своей стороны - Советский Союз в бомбардировках финских судов и укрепления Алскари. Каждый уверял в том, что ему неизвестно о полетах своих самолетов, но Хюннинену удалось заметить, что над Ленинградом был сбит немецкий самолет.
Остается неясным, почему посланная с отчетом об этой встрече в министерство иностранных дел Финляндии депеша Хюннинена была доставлена адресату лишь сутки спустя - ночью с 24 на 25 июня 1941 г. Финны обвиняли в этом русских, они в свою очередь финнов (телефонная связь русских была прервана уже 22 июня). Начальник канцелярии министерства иностранных дел Пакаслахти в телефонном разговоре с губернатором Лапландии Хиллиля заявил вечером 24 июня, что "участие Финляндии - вопрос нескольких дней". Министерство иностранных дел к этому моменту, судя по всему, уже оставило всякую надежду предотвратить войну.

Если бы Финляндия действительно была обеспокоена угрозой предстоящей войны, у нее, несмотря на отсутствие прямой связи 24 июня и даже с началом бомбардировок 25 июня 1941 г., имелись многочисленные возможности послать Советскому Союзу сигналы о мире: например, Финское радио, которое, конечно же, в Москве слушали; парламентеры под белым флагом на границе в Ханко или в Вайниккала; информация финских послов советским посланникам в столицах европейских стран (например, в Стокгольме или Лондоне) и т.д. Поэтому совершенно искусственными кажутся утверждения о том, что якобы из-за отсутствия связи не было возможности связаться с другой стороной. Если так, то это говорит об отсутствии желания. И именно в этом заключалась основная причина разрыва информационного канала на целые сутки в сложное кризисное время.
Молотов в ходе разговора 23 июня 1941 г. ни словом не обмолвился о находившихся в Финляндии немецких войсках, что свидетельствовало о явном стремлении к соглашению, о надежде удержать Финляндию вне войны. Но к его предложению обратились в Хельсинки только в тот день, когда русские бомбы уже посыпались на города южной Финляндии (25 июня) так что оно сразу потеряло свою актуальность. И если советская дипломатия действительно до сего момента стояла на позициях мира, то можно сказать, что супердержава оказалась не в состоянии эффективно координировать усилия своих дипломатов и действия военно-воздушных сил.
Англия, Швеция и Германия, каждая исходя из своих собственных интересов, приветствовали нейтралистские заверения Финляндии. Заявление Идена в палате общин (24июня 1941 г.) о том, что Финляндия, кажется, останется нейтральной, можно считать безусловной победой Грипенберга. Через два дня Идеи заявил нашему послу, что Финляндии не следует оказывать сопротивления немецкому присутствию в стране. Но он признал право на сопротивление, если на Финляндию нападет Советский Союз. Вместе с тем он серьезно предупредил финнов против нападения на СССР. Позиция Англии, таким образом, изменилась радикальным образом.
Когда в Стокгольме 24 июня 1941 г. велись переговоры о переброске дивизии Энгельбректа (163 D) из Норвегии в Финляндию, в связи с чем Швеция занимала крайне отрицательную позицию, посол Шнурре сетовал на отсутствие поддержки этой акции со стороны финского посольства на том основании, что Финляндия придерживается нейтралитета. На это надо заметить, что именно таким образом Финляндия наилучшим образом содействовала проведению данной акции, поскольку нейтральная Швеция могла предоставить право транзита через собственную территорию только в нейтральную страну! Если бы Финляндия в тот момент уже шла бы по тропе войны, то Швеция не смогла бы, не отказавшись от собственного нейтралитета, содействовать интересам воюющих сторон. Разрешив, в конце концов, транзит, Швеция косвенным образом признала тогдашний нейтралитет Финляндии.
Германский посол в Хельсинки Блюхер добился того, что непродолжительный нейтралитет Финляндии был зафиксирован и в Германии, хотя он для этой страны носил крайне неприятный характер. Блюхер весьма убедительно разъяснял Берлину, что означали следовавшие друг за другом заверения Финляндии в нейтралитете - ведь официального заявления о нем никогда не делалось. "Финской армии необходимо еще шесть дней для стратегического развертывания", - телеграфировал он 23 июня 1941 г. Посол рекомендовал, чтобы ни Министерство иностранных дел, ни германская пресса до поры до времени не говорили о Финляндии как союзнице рейха. К совету прислушались, и в ходе пресс-конференции на Вильгельмштрассе 24 июня 1941 г. Финляндия пока еще числилась в ряду невоюющих стран.

6. Почему Финляндия официально не провозгласила нейтралитет?

В сфере внешней политики и дипломатии все выглядело вполне нормальным. Лишь один противоречивый штрих привлекал внимание. В Финляндии еще в довоенное время было принято постановление о нейтралитете страны (3 июня 1938 г., № 226), которое в межво-енный период осталось нереализованным.
Постановление о нейтралитете Финляндии имеет отношение к сотрудничеству северных стран Европы; аналогичное решение в это же время было принято Данией, Норвегией и Швецией. По указу президента постановление должно было вступать в силу сразу же с началом военных действий между иностранными государствами. Чужие корабли не могли заходить в порты Финляндии и ее территориальные воды, за исключением ситуаций, связанных с угрозой гибели судов. Последние при этом подвергались интернированию. В стране не разрешалась деятельность зарубежных радиостанций. Иностранным самолетам - кроме аварийных случаев - запрещалось приземляться на аэродромах Финляндии и т. д. Постановление насчитывало 17 подробнейших параграфов, но вопрос о транзите иностранных войск через территорию Финляндии не пришел в голову разработчикам документа. На основании данного постановления 1 сентября 1939 г. - с началом германо-польской войны, а также войны Англии и Франции против Германии 3 сентября 1939 г. - Финляндия объявила о своем нейтралитете. Постановление было расширено 15 сентября 1939 г. заявлением о том, что нейтралитет соблюдается и в отношении тех государств, "которые принимают участие в развернувшейся войне" (т.е. в отношении Польши и Советского Союза). В июне 1941 г. в условиях германо-советского конфликта постановление применено не было. В чем же причина?
Согласно нормам международного права, нейтралитет может быть двух видов:
1) заранее провозглашенный и признанный остальными государствами постоянный нейтралитет, единственным последователем которого накануне войны являлась Швейцария, а также 2) нейтралитет, объявленный в связи и в отношении какого-либо вспыхнувшего вооруженного конфликта. Именно он и имелся в виду северными странами. До начала конфликта соседние страны могут придерживаться нейтралитета в отношении спорящих между собою государств, но как юридическое состояние с точки зрения международного права он может возникнуть лишь с началом той войны, по отношению к которой соблюдается нейтралитет. При этом нейтральный статус не исчезает в тех случаях, когда силой оружия поддерживается неприкосновенность государственных границ. Так, например, Швейцария и Швеция в годы второй мировой войны сбили немало немецких и союзнических самолетов, и этот факт не оказал негативного влияния на нейтралитет этих стран.
Ситуацию с нейтралитетом Финляндии в межвоенный период в серьезной степени запутывало то обстоятельство, что Германия и Советский Союз, являвшиеся друзьями во время Зимней войны, продолжали сохранять формальные дружеские отношения вплоть до июня 1941 г., хотя задолго до этого уже был известен их лицемерный характер. Внешняя политика Финляндии вынуждена была приспосабливаться к этой ситуации и при необходимости пользоваться фиктивными заявлениями. Так, объявление себя нейтральной в делах, которые имели место, между "друзьями" было совершенно неуместно, поскольку такие заявления могли лишь оскорбить каждую из сторон.
Таким образом, весной 1941 г. в социал-демократических кругах стали требовать особого заявления о нейтралитете Финляндии. Дело получило ход, когда парламентская комиссия по иностранным делам в марте-апреле 1941 г. обсуждала отчет правительства за 1940 г. Аграрный союз, представители которого недавно получили сведения о поездках немецких офицеров в Финляндию и об изменяющейся международной обстановке, стали возражать против заявления о нейтралитете, предлагавшегося социал-демократами. Председатель социал-демократической выборной комиссии проф. Войонмаа, скрепивший своей подписью положение 1938 г., также оказался, в силу дипломатических расчетов, в числе противников заявления, которое в итоге не было принято.
С другой стороны, в середине июня "дружба" Германии и Советского Союза оказала нашей стране немалую услугу. Советский Союз, сохраняя, как говорят шведы, "god min i elak spel", вынужден был закрыть глаза на переброску немецких войск в Лапландию и иные отклонения от политики нейтралитета Финляндией и не решился по отношению к ней на ответные карательные меры.
Когда 22 июня 1941 г. началась германо-советская война, вновь без промедления следовало ввести в действие положение о нейтралитете 1938 г.. Совершенно ясно, почему этого не было сделано: тогда Финляндия должна была бы приступить к выдворению немецких судов, находившихся в шхерах Финского залива; самолетов, базировавшихся на шести аэродромах; закрытию их радиостанций в районе Турку, Хельсинки и Рованиеми. Для этого, конечно же, не имелось никаких возможностей. Таким образом, Финляндия даже не пыталась выполнить свои обязательства по нейтралитету и не могла следовать его требованиям. Швеция также находилась в подобном затруднительном положении, поскольку Германия требовала у нее права на транзит собственных войск на территорию Финляндии. В этой ситуации ни одна из этих стран не объявила о своем нейтралитете в связи с начавшейся войной на востоке. По мнению шведов, его все же следовало в принципе провозгласить, ибо в декабре 1941 г. Стокгольм объявил о собственном нейтралитете в связи с начавшейся войной между Японией и Соединенными Штатами.
В более ранних исследованиях уже обратили внимание на то, что на последнем этапе этого мирного периода Финляндия вообще избегала говорить о нейтралитете. На просьбы Молотова и тем более Орлова о провозглашении нейтралитета Москва не получала ясного ответа и посольства ограничивались заявлениями о том, что Финляндия на данный момент не вступила в войну. И поскольку руководящая верхушка страны знала о ближайших планах, следовало всемерно избегать всего, что было связано с нейтралитетом и порождаемой им ситуацией.

XIV. "ТРЕХДНЕВНЫЙ НЕЙТРАЛИТЕТ" 22.-25.6. 1941. ВОЕННЫЙ АСПЕКТ

1. Сосредоточение наземных войск Финляндии и планирование операции 22.6. -25.6.1941 г.

Не вдаваясь в детали того, как была проведена достаточно сложная по своей схеме мобилизация, которой посвящены специальные исследования, хочу лишь констатировать, что находившиеся в непосредственной близости от границы погранотряды доводились до максимальной численности уже в первый день мобилизации; расположенные непосредственно за ними фортификационные войска- в течение первых двух дней, а недостающие третьи батальоны бригад мирного времени формировались во второй и третий день мобилизации. С ее началом утром 18 июня 1941 г. так называемые войска прикрытия к вечеру 20 июня уже находились на своих местах вдоль всей границы. Войска ПВО, а также части Ханко и Лапландии были отмобилизованы в более ранние сроки, соответственно 10 и 15 июня. Начиная с вечера третьего дня мобилизации (20 июня) противник, вознамерившийся было помешать "большой мобилизации", включавшей в себя формирование дивизий из резервистов, встретил бы на границе упорное сопротивление.
Во время встречи 30 января 1941 г. в Берлине и обсуждения этих вопросов с генерал-полковником Францем Гальдером генерал Хейнрикс осторожно заметил, что мобилизация в Финляндии может продлиться 4-5 дней, а сосредоточение войск на границе после этого займет еще пять дней. На переговорах в Зальцбурге 25 мая 1941 г. Хейнрикс заявил, что на всю мобилизацию финнам требуется девять дней. Именно из этого исходили при переговорах в Берлине 26 мая, на которых, между прочим, признали, что переброска по железной дороге немецких войск в Лапландию и одновременное проведение всеобщей мобилизации невозможны. Последняя может начаться только после 16 июня 1941 г. Более ранние сроки и не требовались, поскольку операции Финляндии на ладожском направлении планировалось начать только на 14 день после начала германского наступления. Теоретически к финляндской всеобщей мобилизации можно было приступать даже с началом Барбароссы. Исходя из этого, составленный в Хельсинки 3-5 июня 1941 г. график мобилизации предусматривал готовность пограничных и фортификационных войск (мобилизация 10 июня), а также частей ПВО и Петсамо к вечеру 13 июня. Бомбардировщики в Кеми, вся береговая артиллерия Финляндии и военно-морские силы (мобилизация 12 июня) должны быть готовы к вечеру 20 июня, части Северной Финляндии (HI AK, мобилизация 15 июня) - к 25 июня и все остальные дивизии (всеобщая мобилизация 16 июня) должны находиться в полной готовности к наступлению на своих исходных позициях у северного побережья Ладоги 28 июня 1941 г.
Мобилизации в Финляндии началась с опозданием на один день, к этому отставанию прибавились медленный сбор резервистов и плохое состояние средств передвижения. Именно ради успешного завершения мобилизации главный штаб Финляндии не стал наносить упреждающий удар в районе Саллы, как того требовали немцы. Успех, вызванный неожиданностью нападения, не смог бы компенсировать минусов, связанных, к примеру, с потерей времени и с возможными бомбардировками железнодорожных составов с войсками в Южной Финляндии. Германия отказалась от своих замыслов.
Можно, таким образом, констатировать, что готовность Финляндии уже к 22 июня 1941 г. была весьма высокой. Отряды прикрытия находились на границе, и переброска дивизий резервистов шла полным ходом. Утром 21 июня генерал Эрфурт, как уже отмечалось, прибыл в главный штаб Финляндии, чтобы официально объявить о начале Барбароссы следующей ночью. Он вспоминает, что генерал Хейнрикс выглядел удивленным, как будто не верил в начало операции; но Хейнрикс, тем не менее, назвал этот момент историческим. Новость, судя по всему, стала известна в кругах государственного руководства еще до визита Эрфурта, поскольку Ниукканен сообщил о ней президенту примерно в это же время. Командующие фронтами были в курсе событий уже накануне, поскольку генерал Талвела пометил в своем календаре 20 июня 1941 г.: "Из Хельсинки поступают сведения, война начнется 22 июня".
С точки зрения Главного штаба, начало войны между Германией и Советским Союзом не привнесло новых больших проблем, продолжалась плановая подготовительная работа. В 12 часов дня в войска была отправлена следующая секретная ориентировка:
"Война между Германией и Советским Союзом началась 22 июня в 3 часа. Наши захватили Аландские острова. Русские безуспешно бомбили наши береговые укрепления и корабли. Русское железнодорожное сообщение (с Ханко) остановлено, их телефонная линия через границу прервана. Минирование нашей береговой полосы проведено".
В середине дня 22 июня из Главного штаба в 14 дивизию, VI АК и II АК были отосланы телефонограммы, которые предписывали обеспечить "готовность мер, связанных с началом наступления, к 28 июня" (курсив . - М.Й.). 23 июня 1941 г. из резерва главнокомандующего II АК были приданы 3 артиллерийские батареи (105,150 и 209 мм орудий) и из IV АК - одна батарея 150 мм орудий, VII армейскому корпусу из резерва главнокомандующего одна батарея тяжелых орудий и одна батарея большой мощности. В результате огневая мощь частей, планировавшихся для ведения наступления, серьезным образом возросла. Одновременно армейскому корпусу Талвела, который был развернут в полосе североладожского побережья, была придана новая (третья) дивизия. Одну из дивизий резерва главнокомандующего разместили во втором эшелоне этого же участка будущего фронта. Артиллерия Талвела получила существенное подкрепление.
Отдел пропаганды Главного штаба опубликовал 23 июня 1941 г. свои первые инструкции для ведения пропагандистской работы. Задача соответствующих подразделений сводилась к тому, чтобы "при помощи печатного материала, фотографий и кино рассказать населению, находящемуся по ту сторону госграницы, о действиях нашей армии". И поскольку "население по ту сторону госграницы" могло появиться у Финляндии только после начала ее собственной войны 25 июня, это говорит о том, что отдел пропаганды уже за два дня предвидел наступление решающих событий.

Если третий день германо-советской войны (24 июня) не отмечен в Финляндии какими-либо заметными происшествиями, то четвертый день начался воздушными налетами советской авиации, что - как и вспыхнувшая артиллерийская дуэль в районе Ханко - свидетельствовало о распространении военные действий на территорию Финляндии. В 22 часа 45 минут генерал-лейтенант Хейнрикс отдал генерал-полковнику Нихтиля по телефану устное распоряжение: "Главнокомандующий разрешает отвечать на огонь и уничтожение артиллерийских позиций, но не переход границы". Война в Финляндии началась.

2. Операция "Регата" к Аландским островам. 22 июня 1941 г.

Запрет на строительство укреплений на Аландских островах восходит к заключению Парижского мира 1856 г., но с переходом по решению Лиги Наций архипелага к Финляндии он на основании международной Женевской конвенции от 20 октября 1921 г. был объявлен нейтральной и демилитаризованной территорией. Поскольку Советский Союз в то время не был членом Лиги Наций, он остался за бортом принятых решений. По этой причине он никогда их не признавал и заключил с Финляндией 11 октября 1940 г. свое соглашение о нейтралитете Аландских островов.
Принимая во внимание стратегическое значение Аландов, Финляндия и Швеция в 30-е гг. неоднократно вели переговоры о совместной обороне архипелага, но если при этом Швеция усматривала угрозу оккупации прежде всего со стороны Германии, то Финляндия видела ее в Советском Союзе. Из основательно подготовленного сотрудничества, однако, ничего не вышло - как в силу различных интересов обеих стран, так и отрицательной позиции великих держав в Лиге Наций. Возведенные Финляндией на островах во время Зимней войны укрепления по условиям Московского мира были срыты, а в Марианхамине было учреждено консульство Советского Союза для наблюдения за процессом демилитаризации. В силу возникшего на Аландах военного вакуума, который, став еще более очевидным после получения Советским Союзом военные баз в Прибалтике, оказывал отрицательное влияние также и на оборону Стокгольма, военные круги Швеции, вдохновленные проходившими осенью 1940 г. переговорами с Финляндией о заключении унии, вновь разработали подробные планы по участию шведов в обороне Аландского архипелага. Но весной 1941 г. шведское государственное руководство уже не желало, как ранее, сотрудничества с Финляндией, которая по его мнению, политически слишком сблизилась с Германией.

По этой причине проблема представлявших собою военный вакуум Аландских островов стала предметом обсуждения на переговорах о сотрудничестве между Финляндией и Германией, и мы видели, что для сохранения финских сил оккупация архипелага была предложена Германии. По политическим соображениям та оставила решение проблемы Аландов целиком на усмотрение финнов. Финляндия считала их оккупацию как одну из первоочередных задач в предстоящей войне. Операционные планы под названием "Регата" были набросаны уже в августе 1940 г. В связи с тем, что и Германия и Швеция уже не принимались в расчет, вопрос заключался в том, кто успеет к цели первым - Советский Союз или Финляндия. В решающей степени это зависело от достоверной информации о том, когда начнется война. Именно эти важные сведения немцы предоставили друзьям финнам, хотя точная дата в ходе переговоров в Хельсинки и Киле (в начале июня) еще не называлась. В связи с началом собственной мобилизации (17 июня) Финляндия смогла сосредоточить в юго-западных районах страны войска и корабли, предназначенные для Аландских островов.
И в то же время отсутствовали какие-либо достоверные сведения относительно готовности Советского Союза осуществить операцию на Аландах. Во всяком случае, этого опасались, поскольку Москва еще в ходе переговоров с англичанами в августе 1939 г. просила предоставить Советскому Союзу архипелаг в качестве военной базы, а после Московского мира она при помощи своего нового консульства внимательно отслеживала процесс демилитаризации. С кем же, как ни с СССР, предстояло вести гонку в этих условиях? Теперь Советский Союз, в отличие от оценок, имевших место в военных планах Финляндии 30-х гг., был связан на множестве других направлений. Несмотря на огромный советский флот, его сил тем не менее не хватило бы для аландской операции, но этого в то время никто не мог предугадать. Поэтому действовали по схеме: годами ожидавшаяся гонка могла стать реальностью. Финны почувствовали облегчение лишь после того, как соперник не объявился на старте.
19 июня 1941 г. Главный штаб отдал предварительный приказ о готовности к проведению операции "Регата". Исходя из него, штаб военно-морских сил 20 июня 1941 г. отдал свой приказ, согласно которому операция должна была начаться 21 июня в 16 часов 15 минут. В результате хорошо спланированная и тщательно подготовленная переброска финских войск из Турку, Уусикаупунки и Раума на Аландские острова была проведена за несколько часов до начала Барбароссы. За одну ночь с материка на архипелаг на 23 кораблях было переброшено 5000 солдат с боевой техникой, включавшей в числе прочего 69 орудий. В порты назначения заблаговременно были отправлены офицеры для организации приема. Весь прибрежный флот, в том числе обладавшие сильной огневой мощью линкоры "Вяйнямёйнен" и "Илмаринен", прикрывали проведение операции.

Военные корабли Финляндии уже днем 21 июня 1941 г. передислоцировались в райгон Науво-Корппо, куда за ними вечером проследовали транспорты с войсками. Ночью, правда остановились на границе территориальные вод, ожидая подтверждения германского нападения на Советский Союз. И после того как оно было получено, в 4часа 30 минут движение было продолжено. Около 6 часов утра русские бомбардировщики появилась в этом районе и попытались бомбардировать линкоры , укрепления Алскари и канонерку, но без особого успеха. Разгрузка транспортных судов прошла быстро в то же самое утро. Можно лишь спросить, откуда Финляндия знала "точное время" именно в ночь Барбароссы, чтобы осуществить столь крупную операцию в водах демилитаризованных Аландских островов? Финляндия признала себя в состоянии войны только через три дня, вечером 25 июня 1941 г. В ту же ночь немцы заминировали горловину Финского залива и финские подводные лодки с торпедам и минами несли дежурство посреди залива - все в точном соответствие с тем, что было спланировано в Киле. Все произошедшее нельзя объяснить чистой случайностью, финны несомненно имели информации о том, что должно было произойти. Благодаря Германии Финляндия выиграла "крейсерскую гонку" к Аландским островам, о которой велись разговоры еще задолго до начала войны.
Финляндия конечно же знала о нарушении ею международных норм в связи с оккупацией ею Аландских островов, и отчасти по этой причине ее протест против русских бомбардировок ограничился лишь представленнием^ ноты. Если бы она пожелала сделать из них большую сенсацию, ей бы пришлось объяснять, что делали в этих водах ее корабли. С другой стороны оккупация означала объявление военного положения на территории Аландских островов, и советское консульство уже не могло работать в условиях и по меркам мирного времени. В просьбе советского консульства 21 июня доставить в Марианхамн продовольствие было отказано. На архипелаг не допускались новые наблюдатели. Персонал консульства - 31 человек - был вывезен, вопреки его протестам, вечером 24 июня 1941 г., за день до начала войны между Финляндией и Советским Союзом. Эвакуированный на корабле "Пер Брахе" персонал прибыл в Турку ранним утром 25 июня, как бы специально для того, чтобы удостовериться в первом большом налете русской авиации на город.

3. Германские операции по минированию Финского залила 22 июня 1941 г.

Выходу минных заградителей на задание предшествовали два военных совещания, каждое применительно к своему оперативному району. Fuhrer der Tofpedoboote коммодор фон Бютов провел его со всеми командирами группы Корвет 18 июня 1941 г. в помещении морской школы кадетов в Суоменлинна. На следующий день он отправился в Турку, где на борту минного заградителя "Танненберг" провел аналогичное совещание с группой Аполда. Сотрудничество с финнами позволило подготовиться к сложной операции под прикрытием военных учений в обстановке, проводимых в условиях, напоминавших мирное время.
Накануне Барбароссы 21 июня 1941 г. обе группы минных заградителей, а также приданные им торпедные катера прикрытия сосредоточились на исходных позициях для начала операции. Еще в приказе от 17 мая 1941 г. командирам обеих групп предоставили "далеко идущее право отступить в другие районы для минирования" и подчеркнули, что правомерна постановка заграждений, затрудняющих свободу передвижения противника, и в незапланированных местах.
Группа Кобра отправилась на задание 21 июня в 21 час 40 минут на постановку заграждения "Корбета" поперек Финского залива от мыса Порккала. Держали курс с севера на юг. Операцию прикрывали шесть торпедных катеров и две подводные лодки. Мины начали ставить в 22 часа 59 минут в три ряда на скорости 14 миль в час. Первое заграждение было поставлено в 23 часа 39 минут, второе - в 00 часов 40 минут. В пятом часу утра корабли вернулись в Суоменлинна. Ничто не помешало проведению операции, несмотря на светлую и безоблачную ночь.
Хотя непредвиденный казус все же произошел. Командир отряда подводных лодок капитан Бирнбахер, готовясь повернуть подлодки обратно, увидел на Таллиннском рейде стоявший на якоре линкор "Октябрьская революция" и запросил по радио разрешение на атаку. Просьбу засекли на радиостанции Вестенд, и на нее был дан положительный ответ, но Бирнбахер его не слышал. Разговор "глухих" в эфире возобновлялся неоднократно, но безрезультатно. В итоге столь многообещающая возможность из-за неисправности радиосвязи была упущена.
По немецким данным, для постановки заграждения "Корбета" было израсходовано 400 мин ЕМС и 700 буев против минных тральщиков. Это значительно превосходило первоначальные планы (300 мин и 500 буев), разработанные 17 мая 1941 г. И все равно заграждения, растянутые на 20 морских миль, не отличались плотностью: расстояние между минами составляло 226 метров, а между буями 56 метров.
Постановка западного заграждения "Аполда", от маяка Бенгтскар в направлении эстонского побережья, началась в тот же вечер 21 июня. Первый из четырех участков был поставлен в 23 часа 29 минут, последний - в 1 час 09 минут. В 2 часа 28 минут появившиеся в небе два русских гидроплана открыли огонь против немецких минных заградителей, которые ответили тем же. И поскольку операция Барбаросса началась только в 3 часа ночи, похоже, что первые залпы восточной войны, во всяком случае на Балтике, прозвучали еще до момента "X" - в связи с постановкой заграждения "Аполда".


В сравнении с восточной "Корбетой" "Аполда" была протяженнее и плотнее: она достигала в длину 27 морских миль, насчитывая 590 мин ЕМС и 700 буев против минных тральщиков. Расстояние между минами составляло около 114-116 метров, между буями - 91-92 метра. Глубина постановки выбрана таковой, чтобы торпедный катер или всплывшая подводная лодка могли попасться в ловушку.
Неожиданная и скоротечная операция по минированию Финского залива, благодаря содействию Финляндии, удалась сверх всяких ожиданий. Грозный Краснознаменный флот уже в первую ночь войны оказался запертым в узкой береговой зоне и в восточной части залива, потеряв тем самым, несмотря на свою мощь, стратегическое значение.

4. Военно-морские операции Германии против Ханко до вступления Финляндии в войну

Фронт вокруг Ханко в годы войны-продолжения является примером того, как первоначальные, заранее составленные планы, даже при их пересмотре, могут влиять на ход событий. Хотя советская база в Ханко представляла для Финляндии серьезные неудобства, в ходе весенних переговоров 1941 года финны последовательно исходили из того, что "Ханко является военной базой, нацеленной на Германию", завоевание которой поэтому лучше предоставить Берлину. С позиций военно-морской стратегии так оно и было: лишь Ханко совместно с Палдиски и другими военно-морскими базами в Прибалтике могли перекрыть вход в Финский залив для германского флота. Но в своих планах немцы не спешили с внезапным захватом Ханко, перенеся решение этой задачи на несколько недель после начавшейся войны, дожидаясь, когда их военно-воздушные силы освободятся для проведения операции. Роль Финляндии сводилась к организации блокады базы, которую осуществляла 17 дивизия, подчиненная морскому командованию.
События в Ханко стали разворачиваться сразу же после начала Барбароссы. Можно сказать, что три дня войну против Ханко вела пока что не Финляндия, а Германия. Так, германские военно-воздушные силы бомбардировали Ханко уже вечером 22 июня (в налете участвовало 20 самолетов) и во второй половине дня 23 июня (30 самолетов), тогда как финны лишь наблюдали за происходившим со стороны.
Аналогичной активностью в период так называемого "трехдневного нейтралитета" Финляндии (22-25 июня) отличались вокруг Ханко и немецкие военно-морские силы. Оба отряда германских торпедных катеров каждую ночь бороздили воды Финского залива, совершенно не принимая во внимание дипломатическое положение Финляндии. Правда, они действовали не без молчаливое благословения финского военного руководства.
Германские наземные силы также имели свои интересы в районе Ханко: переброшенная под аккомпанемент внешнеполитического спора по шведским железным дорогам из Норвегии 163 дивизия Энгельбрехта поначалу планировалась для захвата Ханко. Но после совместно проведенной рекогносцировки базу лишь блокировали, не стремясь к ее немедленному захвату. На этот позиционный фронт вскоре прибыл батальон шведских добровольцев, поскольку в Швеции многие полагали, что Ханко представляет угрозу и для их страны.
Поведение Финляндии и Германии различалось, между прочим, тем, что Финляндия не дала спровоцировать себя на объявление войны, когда русская артиллерия в Ханко 22 июня и в последующие дни открывала огонь. Лишь вечером 22 июня командир 17 дивизии получил приказ прекратить мирный транзит в Ханко, используя для этого в качестве предлога "отсутствие подвижного состава" и иные объяснения. На следующее утро 23 июня по распоряжению Главного штаба Финляндии была прервана проходившая через Хельсинки телефонная и телеграфная связь Ханко с Таллинном.
Таким образом, за три дня до вступления в войну Финляндия сохранила свое "дипломатическое лицо" в Ханко, но братство по оружию давало себя знать в менее значимых делах (например, арест нескольких эстонских рыбаков, взятых немцами в плен и доставленных в Турку).

5. Операции финских подводных лодок в центральной части Финского залива 22-25 июня 1941 г.

Немцы изначально предусматривали использование подводных лодок в Финском заливе. В связи с этим уже в первом обстоятельном плане, разработанном Seekriegsleitung'oM 6 марта 1941 г., Финляндия должна была получить разовое подкрепление в виде 8 подводных лодок из 12 планировавшихся для операции Барбаросса. Адмирал Шнивинд полагал 18 апреля, что для проведения сложного минирования эстонского побережья потребуются подлодки и, по крайней мере, две немецких субмарины следует оставить к востоку от поставленных заграждений для торпедирования советских кораблей и минирования Кронштадтского залива. В памятной записке Фрикке от 7 мая 1941 г. выполнение этих же задач планировалось возложить на финнов или на военно-воздушные силы, но в операционном приказе Marinegruppe Nord от 17 мая две немецких подводных лодки были зарезервированы для их присутствия в водах Кронштадта. На совещании в Киле 6 июня финны по их собственному предложению получили в свое распоряжение "восточный" (на деле - центральный) сектор Финского залива. Немцы сократили количество своих субмарин на Балтике до пяти, а минирование вод Кронштадта они произвели в основном с воздуха.
Коммодор Аймо Саукконен подчеркивает, что сразу же после Зимней войны в Финляндии начались приготовления, принимавшие во внимание новую обстановку. К сентябрю 1940 г. основные идеи уже были сформулированы, а к апрелю 1941 г. подготовлены тщательные расчеты. На переговорах с немцами лишь согласовали уже имевшихся планы с требованиями совместного сотрудничества. "Барбаросса не внесла серьезных изменений в разработанные планы. Чем очевиднее становился поход Германии в Россию, тем больше сил перебрасывалось на восток, как и планировалось с самого начала".

Финны уже на достаточно ранней стадии - после Берлинских переговоров, но до совещания в Киле - приступили к передислокации судов. Приказ о переводе подводных лодок и новых минных тральщиков "Риилахти" и "Руотсинсалми" из района Турку-Наантали в Финский залив был отдан 3 июня 1941 г. Таким образом нельзя отрицать активность нашего собственного флота. Штаб подводного флота переехал из Турку в Хельсинки 11 июня 1941 г. Поскольку приказ о построении флота в боевые порядки был отдан 16 июня, накануне большой мобилизации в Финляндии, последние передвижения осуществлялись уже в ее общих рамках.
Финны сообщили о своих намерениях немцам уже 16 июня, и Fuhrer der Torpedoboote в Хельсинки передал эту информацию в Берлин. В день "X" финны помимо заградительного минирования в водах Аландского архипелага планировали произвести постановку мин с подлодок у эстонского побережья: а) еще до наступления дня X с трех подлодок при входе в Таллиннский залив и б) с интервалом в три дня - два заграждения к востоку, на трассе, ведущей к Кронштадту. Между этими минными заграждениями оставались проходы для торпедных атак финских подводных лодок. Финские подводные лодки должны были вести свои операции восточнее 25 градусов восточной долготы. Западный сектор оставался свободным для немецких военно-морских сил.
В приказе, полученном финскими субмаринами, сформулированы задачи как по минированию вод на минимальном удалении от вражеского берега (иными способами выполнить эту задачу незамеченным было невозможно), так и определена наступательная тактика торпедных ударов. Приказ на его исполнение командирам подводных лодок был отдан капитаном третьего ранга (впоследствии командующим подводным флотом Финляндии) Арто Кивикуру. Он был отдан устно, на картах, доставленных из штаба военно-морских сил, были очерчены лишь районы действия. О выполнении секретного задания нельзя было даже делать запись в корабельном журнале.
Когда командиры подводных лодок сравнили полученные ими задания, которые означали не что иное, как начало войны, в их головы закрались сомнения: нет ли здесь какой-то ошибки? Ведь германо-советская война еще не началась, не говоря уже о вступлении в нее Финляндии. И когда Киянен в качестве представителя командиров прибыл к Кивикуру для выяснения дела, он получил резкий ответ: "Выполняйте задание без всяких вопросов, за спиною стоит очень высокий начальник!". Офицеры повиновались.
Германский военно-морской атташе фон Бонин отметил 22 июня 1941 г. в своем дневнике: "Находившиеся сегодня в Финском заливе на задании финские подводные лодки получили разрешение командующего военно-морских сил наносить удары, если им попадутся в высшей мере достойные цели (линкоры!) или возникнут очень благоприятные возможности для атаки". В целях сохранения тайны экипажам возвратившихся с задания подводных лодок (минирование эстонского побережья) было отказано в предоставлении отпуска, их держали в карантине до того момента, пока Финляндия не вступила в войну против Советского Союза. Вся документация о поставленных минных полях была оформлена только 26 июня 1941 г., т.е. с началом войны. В ходе второго рейда подводных лодок 23-24 июня два минных поля были поставлены к западу от острова Суурсаари.


Если бы стали утверждать, что Главный штаб ничего не знал о тайных морских операциях тех дней, это утверждение в лучшем случае могло касаться только первого рейда, но никак не второго, который нашел подтверждение в документах Главный штаба, давшего "добро" на его проведение. Совершенно невероятно, чтобы высшее руководство страны, которое взяло на себя ответственность за все последовавшие военные операции, было бы не в курсе событий, которые были оговорены на совещании в Киле.
Это тем более справедливо, если принять во внимание высшую степень концентрации военного руководства: Маннергейм не желал быть "заложником у своего начальника штаба" и, действуя вполне самостоятельно, сосредоточил в своих руках все нити управления. Совершенно невозможно представить, чтобы такие ответственные военные решения принимались без его ведома. И если бы они, даже в узком кругу военного министерства, стали достоянием гласности, это могло роковым образом сказаться на судьбе офицера, который посягнул на властные полномочия маршала. В данном случае речь шла бы не о потере должности, а о военном трибунале. Но поскольку ничего подобного в последующие годы не наблюдалось и морское руководство пользовалось полным доверием Маннергейма на протяжении всей войны, совершенно невозможно предположить, чтобы оно превысило свои полномочия на самом ее пороге. В ходе процесса над виновниками войны гражданским руководителям страны было выгодно представить дело так, будто известные прогерманские военные круги Финляндии, превысив свои полномочия, способствовали началу войны. Высшее государственное и военное руководство несло полную ответственность за все происходившее.

6. Немецкие самолеты, минировавшие воды Кронштадта, заправляются 22 июня 1941 г. в Утти

Минирование подступов к Кронштадту с началом Барбароссы производилось также силами авиации. Оно было заранее подготовлено руководством Fliegerfuhrer Ostsee и штабом военно-воздушных сил Финляндии путем проведения ознакомительных полетов вплоть до Утти (Коувола). Задание на минирование было утверждено начальником штаба Luftflotte-1 генералом фон Вюлишем 20 июня 1941 г., при этом присутствовал финский офицер связи. В полете, начавшемся в 00 часов 10 минут 22 июня принимали участие 14 Юнкерсов-88 под командованием майора Эмига (Kampfgruppe 806 в Восточной Пруссии). Внезапность была достигнута тем, что на заключительном этапе - над ингерманландским побережьем - полет выполнялся на очень низкой высоте и заход над Кронштадтским заливом был осуществлен со стороны Ленинграда. В результате застигнутая врасплох зенитная артиллерия Кронштадта не сделала ни одного выстрела. Сброс 28 магнитных мин был проведен как на обычной тренировке. Находившийся в ведущем самолете финский офицер связи вывел группу в оговоренный ранее воздушный коридор для посадки на освобожденный аэродром Утти, где была проведена дозаправка.


В русских изданиях этот случай также нашел свое отражение. Новиков пишет:
"В 4 часа утра 12 немецких самолетов пытались заминировать фарватер в Финском заливе, но были отогнаны морскими летчиками".
Заправившись, Юнкерсы-88 сразу же через воздушный коридор Порвоо вернулись в Восточную Пруссию. Финский офицер связи по-прежнему летел вместе с ними. Недавно подполковник Ансси Вуоренмаа из различных дневников военного времени собрал воедино материал о втором перелете немецких бомбардировщиков над территорией Финляндии за пару часов до начала Барбароссы. В ходе этого перелета немецкий бомбардировочный полк, достигнув северного побережья Ладоги, резко повернул на юг и через озеро, с "черного хода", не вызывая тревоги, вышел на цели в районе Ленинграда в момент "X". Известно, что этими целями являлись названные финнами объекты, связанные с судоходством по Неве: германский военный атташе в Москве рекомендовал нанести удары по Свирской электростанции и по железнодорожному мосту.
Ограниченный круг русских источников не позволяет прийти к окончательным выводам о масштабах и объектах бомбардировок в первую ночь войны. Но совершенно очевидно, что в это время бомбардировочный полк Люфтваффе пролетел через территорию Финляндии в район Невы. Он должен был вернуться в Финляндию немногим позднее того полка, который производил минирование вод близ Кронштадта.
Известна дискуссия министра иностранных дел Виттинга и посла Орлова по этому поводу. Когда Витгинг делал представление в связи с бомбардировками Аландских островов, Орлов в свою очередь говорил о налетах на СССР с территории Финляндии. На это Виттинг не без издевки заметил, что самолеты, естественно, вернулись на свои базы! Сарказм отчасти был оправдан, но он, как мы видели, содержал в себе не всю правду.

7. Другие полеты Люфтваффе над Южной Финляндией

Согласно договоренности, немцы начали использовать аэродром в Хельсинки вечером 22 июня 1941 г.. Уже знакомая нам Kampfgruppe 806 в составе 12 Юнкерсов-88 в 20 часов 30 минут поднялась в воздух и приземлилась в Мальми в 23 часа 45 минут. Через два дня начались срочные работы по расширению и удлинению взлетной полосы до 1500 метров, для чего пришлось снести 5 домов и спилить лес по обе стороны аэродрома. Перебазирование на Хельсинки было вызвано неприспособленностью аэродрома в Утти. Во всяком случае уже 25 июня 1941 г., с вступлением Финляндии в войну, с аэродрома Хельсинки в небо поднялись четыре Юнкерса-88, направившихся на Кронштадт, где безуспешно пытались бомбардировать крейсер "Киров".
Обещанная ранее бомбардировка канала Сталина состоялась в ночь с 27 на 28 июня после реконструкции аэродрома Мальми. Шлюзы действительно были повреждены, но группа потеряла своего командира - майора Эмига. Его самолет, взорвавшись из-за неправильно настроенного механизма бомбы, врезался в землю неподалеку от шлюза № 3. На обратном пути еще один самолет вынужден был сделать аварийную посадку на аэродроме Утти. Поскольку бомбардировка была успешной, незадолго до этого заброшенная в район канала и отброшенная от него силами охраны диверсионная группа получила по радио приказ переключиться на Мурманскую железную дорогу.
Руководство русской базы в Ханко, видимо уже за несколько дней до начала войны, обнаружило свое изолированное положение, поскольку финские войска - в соответствии с договоренностью, достигнутой с немцами в Хельсинки - стали концентрироваться на границе района уже с 12 июня и были в полной боевой готовности к 20 июня 1941 г.
Представитель Люфтваффе в Хельсинки капитан Норденшельд, узнав 22 июня утром об обстреле финской территории русской артиллерией Ханко и об одновременной бомбардировке Аландских островов, запросил разрешения на ответные действия, которое ему и было предоставлено. Согласно обзору военного положения, сделанного финскими военно-морскими силами, около 20 немецких самолетов вечером 22 июня в 22 часа 30 минут совершили налет на базу Ханко. Русские средства ПВО открыли огонь, в небо поднялись истребители, завязался воздушный бой. Как пишет Кабанов, германское нападение преследовало уничтожение шести находившихся на базе торпедных катеров, которые, однако, не понесли потерь, поскольку все они накануне были перебазированы в другое место.
Кабанов продолжает:
"На границе пока спокойно. Финляндия как будто не воюет. Но немецкие бомбардировщики базируются в Финляндии, там фашистские войска, а западнее Ханко Финляндия уже разорвала соглашение с Советским Союзом, заключенное в Москве 11 октября 1940 г. По этому соглашению Аландские острова, принадлежащие Финляндии и прикрывающие вход в Ботнический залив, финны обязались полностью разоружить".
На следующий день 23 июня 1941 г. немцы вновь совершили налет на Ханко, сначала - в 14 часов 45 минут 11 самолетами, через час силами 21 бомбардировщика. Третий собственно немецкий налет состоялся только шестью машинами вечером 25 июня в 19 часов 42 минуты, когда военные действия уже начались. Мотивы германского ру
ководства могли быть двоякого свойства. С одной стороны оно желало выполнить высказанные финнами уже в Зальцбурге и в Берлине конкретные пожелания. С другой -бомбардировками Ханко надеялись спровоцировать русских на ответный огонь, чтобы поскорее покончить с формальным нейтралитетом Финляндии, уже достаточно раздражавшим немцев. Это же стремление просматривалось и в морских операциях Германии. Ее торпедные катера досаждали морскому сообщению в финских территориальных водах без официального разрешения со стороны Финляндии в то время, когда последняя еще оставалась нейтральной.

8. Диверсионная группа на Беломорском канале 23 июня 1941 г.

По инициативе немцев сразу же после начала Барбароссы был предпринят глубокий рейд на Беломорско-Балтийский канал Сталина. Цель заключалась в разрушении некоторых шлюзов, что позволило бы прервать судоходство между Финским заливом (через Ладогу и Онежское озеро) с Ледовитым океаном. Решение о направлении диверсионного отряда было принято из-за опасений, что немецкие самолеты на начальном этапе войны могли не долететь до цели или произвести недостаточно точное бомбометание. Операцию, которая получила кодовое наименование Shiffaren, организовывал из Каяни немецкий майор Шеллер. Ее проводили силами 16 финнов-добровольцев, входивших в состав отряда глубокой разведки Главного штаба (Отделение Марттина). Обычно его отделение располагалось в Роканлампи, в 10 км к югу от Каяни. Поскольку Финляндия еще находилась вне войны, Главный штаб решил, что оплачиваемые немцами участники рейда не должны были носить финскую форму и оружие. Им следовало предоставить гражданскую одежду, немецкое вооружение и взрывчатку, что и было сделано. Отряд перебрасывали к месту назначения на двух больших немецких гидропланах Хейнкель-115, стартовавших с Оулуярви. Самолеты, очевидно, входили в состав немецкой флотилии гидросамолетов, расположенной в Банаке (Норвегия), но техническую подготовку осуществляла финская команда, отправленная к месту старта в Палтаниеми командованием военно-воздушные сил Финляндии.
Старт с озера Оулуярви состоялся 22 июня 1941 г. в 22 часа и самолеты сразу же, пролетев немного севернее Соткамо и Кухмо, взяли курс на восток. Самолеты шли на бреющем полете, далеко обходя известные русские аэродромы. Лишь достигнув Белого моря, повернули на юг и в результате после трех часов полета приводнились на большом Коньозере, к востоку от канала. Отряд на резиновых лодках был высажен на берег ранним утром 23 июня, откуда он начал свой длинный рейд, немцы вернулись в Финляндию. Вечером 28 июня отряд попытался осуществить свое задание на канале, но к хорошо охраняемым шлюзам подойти не удалось. Получив по радио указание об отмене операции, отряд на обратном пути израсходовал запас взрывчатки в нескольких местах на трассе Мурманской железной дороги. Отряд благополучно вернулся обратно, хотя и имел несколько стычек с русскими. Потери составили два человека. В итоге отряд находился на задании с 22 июня по 11 июля 1941 г., пройдя 375 км.
В этом рейде финны принимали участие не только в составе диверсионной группы. Возвращавшимся немецким самолетам необходимо было обеспечить прикрытие финских истребителей. Штаб военно-воздушных сил вызвал вечером 21 июня в Хельсинки лейтенанта Совелиуса (эскадрилья истребителей в Весивехмаа), которому начальник штаба подполковник Сарко в присутствии германского военно-воздушного атташе Норденшёльда разъяснил суть задания. На вопрос Совелиуса следует ли это понимать так, что Финляндия вместе с Германией находится в состоянии войны, Сарко ответил: "Об этом лейтенанта не спрашивают!" В журнале штаба военно-воздушных сил зафиксировано, как 21 июня в 21 час 45 минут находившемуся на аэродроме в Хельсинки лейтенанту Совелиусу сообщили о возможном прибытии на аэродром Йоэнсуу "самолетов BW для прикрытия операции по проведению десанта за восточной границей". Товарищ по эскадрилье Иоппе Кархунен не без иронии замечает в одном из своих воспоминаний: "Пелле Совелиус прибыл из штаба военно-воздушных сил в Хельсинки и впервые держал свой язык за зубами". Покров строжайшей секретности сопровождал все это предприятие.
Днем 22 июня Совелиус в качестве командира отряда из четырех самолетов Бревстер (Совелиус, Иконен, Алхо и Даль) отправился в Йоэнсуу, "откуда следовало вести воздушное прикрытие двух немецких гидропланов, возвращавшихся из России". Сам отряд прибыл 23 июня и в следующую ночь вылетел на задание в район Отрасъярви. Пробыв в воздухе более двух часов и не встретив гидропланы, которые немного сбились с курса, он вернулся в Йоэнсуу. Финны за два дня до вступления Финляндии в войну пролетели на четырех современных истребителях над территорией Советского Союза более двухсот километров! Немецкие машины благополучно приземлились в Палтамо, задание было выполнено. Упрямство финнов проявилось в том, что они до самого последнего момента находились в воздухе, один из самолетов (Даля) - поскольку кончилось горючее - даже не дотянул до аэродрома и вынужден был сесть на воду в заливе Куннасниеми.
Интересно отметить, что в бумагах процесса по делу над виновниками войны имеется упоминание об этой вынужденной посадке. Но никто не догадался поинтересоваться ее причинами, поскольку она была произведена на финской стороне.

9. Финские и русские разведывательные полеты в Южной Финляндии (22-25 июня)

В связи с возросшей угрозой войны, начиная с 21 июня 1941 г., финны один-два раза в день стали проводить систематические разведывательные полеты над Финским заливом. Они осуществлялись силами шестой разведэскадрильи над районами Ханко, Палдиски и Таллинна.
В воздушное пространство противника вторгались и в районе Карелии. Когда накануне войны в Главном штабе стал разрабатываться наступательный вариант будущих военных действий и приступили к сбору информации о положении по ту сторону границы на северном побережье Ладоги, начальник оперативного отдела полковник Тапола 21 июня запросил пожелания II армейского корпуса, отметив при этом, что имеются результаты старых аэрофотосъемок в направлении Хиитола и Сортавала. 22 июня 1941 г. он отдал приказ по штабу военно-воздушных сил:
"Военно-воздушные силы срочно и в секретном порядке фотографируют дороги в районе Салокюля - Марьякоски - Кюляселянненъярви - Тиурала - Алхо - Ламминсало - Койтсанлахти. 5 серий высылаются в II АК". "Дороги в районе Чипакка - Чокки - Корписелькя. 5 серий высылаются в VII АК".
Из анализа фотографируемой местности и списка получателей становится ясно, что материал требовался для планирования двух операций - "Хитольской" и "Сортавальской".
Но пожелание легче высказать, чем выполнить. Эскадрилья дальней разведки в Тиккакоски поручила выполнение задания на длинноносом Блейнхайме экипажу лейтенанта Сиириля (впередсмотрящий капрал Хярё, стрелок Туркки). Первый вылет состоялся 23 июня в 12.45-15.30. , но фотографирование не удалось из-за поломки аппаратуры. На следующий день полет повторили, но самолет уже через час вынужден был вернуться из-за слишком большой облачности. Третий вылет состоялся в тот же вечер с 18 до 21 часа. Удалось сфотографировать дорогу Симпеле - Лайкко - Илмее - Марьякоски - Хиитола - Тиурала. Утром 25 июня 1941 г., в день вступления Финляндии в войну, основная часть задания была выполнена. Завершающий вылет состоялся утром 27 июня, в ходе которого обнаружили новую, отсутствовавшую на картах дорогу в районе Толваярви. Все пять вылетов на одном и том же самолете выполнял один и тот же экипаж. Таким образом, Финляндия, по крайней мере трижды, совершала полеты над чужой территорией до того, как ее вступление в войну придало им "законный" характер.
Аналогичные акции проводил и Советский Союз, особенно в районе морских границ Финляндии. Русские продолжали следить за ситуацией в акватории Аландских островов. 23 июня в 14-45. три русских бомбардировщика дважды нападали на небольшое финское судно "Дисеан" (280 тонн), находившееся к северу от Утё, у Книвскяр. Бомбы прошли мимо, но капитан получил легкие осколочные ранения.
Неудача постигла два советских гидроплана, производивших разведку неподалеку от Порвоо 24 июня 1941 г. и вынужденных в 12.45. из-за поломки мотора у одного из самолетов приводниться в территориальных водах Финляндии. Технически исправный самолет вскоре взлетел и отправился за подмогой. С финского берегового укрепления сразу же был послан катер, экипаж которого взял в плен трех летчиков и их документы. Катер начал буксировку самолета в гавань, когда в 15.05. для оказания помощи прилетели два советских гидроплана МБР-2. Но остановить катер, несмотря на облеты, они не смогли. Ни одна из сторон огня не открывала - формально до следующего дня страны сохраняли мирные отношения. В 15.50. самолет был доставлен в гавань Кунгсхам. Финляндия захватила его в качестве трофея еще до начала войны. О произошедшем инциденте прессе не сообщалось, ноты протеста советским дипломатам не посылались, не говоря уже о возвращении самолета и его экипажа на родину.

10. Германские полеты над Северной Финляндией (22-25 июня 1941 г.)

Из окончательного графика операции "Зильберфукс" от 6 июня, планировавшего наступление расположенных в Северной Финляндии германских войск по направлению Салла - Кандалакша, наглядно видно, как в день "X" (22 июня) "пятый воздушный флот наносит удар по Северному флоту Советского Союза и по военно-воздушным базам Мурманска и Кандалакши, разрушает канал Сталина, прерывает сообщение по Мурманской железной дороге по обе стороны от Кеми, а также минирует Кольский залив и выход из Белого моря". Противовоздушная оборона собственной территории была организована в результате предпринятых следующих мер: прибывшее морем 12 июня 1941 г. в Оулу зенитное подразделение 467 установило две батареи в Рованиеми, две батареи в Кемиярви и одну - в Соданкюля. В район Петсамо из Норвегии в составе передовых частей 22 июня прибыла тяжелая зенитная артиллерия.
Поскольку начальники штабов армии Норвегия и пятого воздушного флота 20 июня подробно обсудили использование немецких военно-воздушных сил на северном фронте, то 22 июня, с началом военных операций на юге, Фалькенхорст отдал приказ приступить к выполнению всех запланированных операций.

Грандиозные планы, однако, не были реализованы в полном объеме. Почему? Главным образом, из-за нелетной погоды. В день Барбароссы погода была "+8 С, облачно, дождь, отсутствие видимости", но тем не менее части 2 и 3 горной дивизий захватили, согласно плану "Реннтиер", район Петсамо. Через границу Финляндии эти сухопутные войска перешли в 2.30., т.е. за полчаса раньше, чем на юге. Ко второй половине дня были уже в Петсамо и к вечеру в Колттакёнгас (Борис и Глеб). Парккина и монастырь были захвачены. Хотя на следующий день 23 июня погода и не улучшилась, эта операция привела в 11 часов к разведывательному полету русского самолета в Лиинахамари (2 D) и в 11.30. к бомбардировке Сванвика в Норвегии (3D). И на следующий день, когда "тучи висели над головами", русские самолеты-разведчики сбросили в 12.50. свои бомбы на аэродром Киркинес и дразнили в 13.45. зенитки в Парккина. Очевидно, к востоку погода была несколько лучше, поскольку русские могли подниматься в воздух. Тогда как в Рованиеми, "финском командном пункте" немцев 24 июня 1941 г. признавали: "Люфтваффе не может приступить к операциям -в районе Мурманска из-за плохой погоды. Пикирующие бомбардировщики следует переместить в Рованиеми; обдумываем возможность нанесения ударов самолетами Стука в районе Саллы и по Мурманской железной дороге".
Лишь оборудованные хорошими приборами всепогодные бомбардировщики Юнкерс-88 совершали в этих условиях свои полеты, но их насчитывалось поначалу всего около десятка. После разведывательного полета одного из Юнкерсов ранним утром 23 июня восемь машин произвели минирование Кольского залива и Полярного, близ Мурманска. Вечером 24 июня минировали даже мурманский рейд. Исходили из того, что не следует выводить из строя корабли, достаточно того, чтобы они оказались запертыми в заливе, ибо в скором времени они достанутся немцам! В день вступления Финляндии в войну (25 июня) Юнкерсы88 произвели налет на Мурманскую железную дорогу близ Кандалакши, а поздно вечером бомбардировали аэродром Нива. Самолеты поднимались с аэродрома в Киркенесе (Норвегия), а не с финской территории. И поскольку маршруты полетов ради сохранения секретности пролегали над Северным Ледовитым океаном, то информация об этих операциях не становилась достоянием официальных лиц Финляндии.
Базировавшиеся в Рованиеми разведывательные самолеты дальнего радиуса действия Дорниер-17, которые по своим техническим характеристикам были сравнимы с Юнкерсами, также начиная с 22 июня активно выполняли задания. Несмотря на запреты финнов, фотографировалась Мурманская железная дорога, первый раз утром 22 июня, затем - систематически, чтобы заблаговременно выявить переброску войск и вооружения.

В равной мере и в Салле, несмотря на запрет со стороны финнов и на плохую погоду, немцы вели воздушную разведку близлежащей местности. Приказ по армии Норвегия от 17 июня 1941 г. разрешал ее проведение, начиная с 2 часов 30 минут 22 июня, а разведэскадрилья 32, которая пользовалась временным военным аэродромом Кемиярви, получила его в день нападения Германии на Советский Союз. В ночь с 22 на 23 июня немцы совершили три разведывательных полета, фотографируя расположение войск противника; 24 июня полеты были продолжены в районе Саллы и встречены шквальным огнем русских зениток: для профессиональных военных разведчик в небе - плохой предвестник.
Поскольку воздушные акции в Лапландии во время формального "трехдневного нейтралитета" Финляндии скрыть было невозможно, возникает вопрос, являлись ли финские запреты своеобразным прикрытием, отдававшимся для отвода глаз? Полагаю, что они были честными, но их нарушения - сознательными, что позволяло таким образом наилучшим образом объяснить намерения и поведение обеих сторон.
Постоянные запрещения со стороны Финляндии вытекали из ее . страха перед воздушными операциями русских, которые могли замедлить переброску финских сухопутных войск к восточной границе. Немецкие же полеты объяснялись желанием как можно скорее приступить к активным действиям и на северном фланге протяженного фронта. И если русские переложили бы вину за выполняемые с финской территории полеты на Финляндию, это было бы только на руку немцам. Это по своему бы сократило то неопределенное и нервное промежуточное состояние, в котором, с точки зрения Германии, находилась Финляндия со своим "нейтралитетом". В Лапландии плохие погодные условия содействовали сдержанной позиции финского руководства, хотя и не могли полностью предотвратить все воздушные акции над территорией Советского Союза. Но с другой стороны можно согласиться с мнением английского историка Кросби о том, что согласие Финляндии на полеты, данное в ночь с 24 на 25 июня, на два дня опережало решение парламента о вступлении Финляндии в войну. В событиях предыдущих дней, таким образом, не прослеживается позиция принципиального нейтралитета.

11. Германия захватывает Петсамо 22 июня 1941 г. и концентрирует свои войска на границе с Советским Союзом

Генерал-полковник фон Фалькенхорст, командующий немецкой армией "Норвегия" в Финляндии, лично 21 июня наблюдал за окончательной подготовкой к Операции "Реннтир" в Киркенесе, Няятямё и Петсамо. Командующий горным армейским корпусом генерал Дитль сопровождал его на первом этапе поездки. В тот же день 20-мм зенитные орудия (6 орудий в Колттакёнккя и 9 орудий вдоль дороги на Никель) заняли свои позиции для охраны большого марша, назначенного на следующую ночь. За полчаса до момента "X", 22 июня в 2.30., горный армейский корпус начал продвижение на Петсамо. Когда Фалькенхорст 22 июня в 10.50. прибыл на новый командный пункт генерала Дитля, у них были основания быть удовлетворенными ходом операции. Моторизованные части были уже на месте, шедшая следом пехота не выбивалась из графика. Разведка сообщала, что расположенные на границе русские войска, кажется, ни о чем не подозревали. Марш из Петсамо на восток состоялся лишь после вступления Финляндии в войну.
После столь успешного "захвата" Петсамо Фалькенхорст отправился на свой будущий командный пункт в Рованиеми, откуда он еще в тот же день разослал важные приказы по немецким и финским войскам.
В дни так называемого финского нейтралитета 22-25 июня 1941 г. сосредоточение армии "Норвегия" и приготовления на направлениях Петсамо и Салла шли строго по плану. Лишь нелетная погода доставляла большие сложности немецким военно-воздушным силам, которым не удавалось добиться внезапности в своих действиях. Нервозность в Рованиеми была вызвана также неизвестностью - позволит ли Швеция железнодорожный транзит 163 немецкой дивизии через свою территорию. Наконец 25 июня стало ясно, что переброска войск начнется из Осло на следующее утро.
23 июня генерал-полковник фон Фалькенхорст инспектировал XXXVI армейский корпус и провел совещание с генералом Файге относительно деталей предстоящей операции в районе Саллы. Штаб корпуса 24 июня был переведен в район будущих боевых действий в Мяркяярви, 25 июня русские уже бомбили Кемиярви. Этот налет был частью той большой бомбардировки, ссылаясь на которую Финляндия вечером 25 июня 1941 г. объявила себя в состоянии войны. Применительно к условиям Северной Финляндии вступление в войну было настолько очевидным, что эта юридическая деталь даже не нашла отражения в военном журнале XXXVI армейского корпуса.
Если армия "Норвегия" немного нервничала от возникшей неопределенности, то совершенно взвинченные настроения господствовали в недавно сформированной дивизии СС "Норд". Обнаружившаяся в ходе марша неподготовленность подразделений, которая подтвердилась проведенной по горячим следам проверкой, привела в полное замешательство командира дивизии СС, поскольку его подчиненных ожидало выполнение сложных задач. Генерал-майор Демелхубер предпринял неординарный шаг, написав своему начальнику генералу Фейгелю 23 июня 1941 г. письмо, в котором он открыто признал недостатки в подготовке своего подразделения:
"... С уважением сообщаю о том, что я пришел к убеждению о крайне низком уровне подготовки вверенных мне войск, что не позволяет мне взять ответственность за успех операции. Покорно прошу Господина Генерала предоставить дивизии после выполнения ею первого задания, которое изменить уже не представляется возможным, время и возможность восполнить все то, что ей еще недостает.
Тактическая подготовка большинства командиров и офицеров совершенно недостаточна. Военная подготовка личного состава, в равной мере и подготовка по взаимодействию подразделений, не отвечает требованиям.
Сообщаю об этом Господину Генералу с тем, чтобы заранее внести ясность в вопрос об истинной боеспособности данной части и ее оперативной готовности".
Генерал Файге ответил быстро, уже на следующий день 24 июня, хотя до начала наступления еще оставалась неделя. Он благодарил за "честное изложение уровня военной подготовки и за оценку вверенных Вам войск". И хотя он лично также присоединился бы к подобной оценке, но, тем не менее, он был уверен, что "дивизия СС под Вашим четким и энергичным руководством решит поставленные перед ней в планируемой операции задачи". Операция Салла имела столь важное значение для всего северного участка фронта, что вносить в нее какие бы то ни было изменения на столь поздней стадии не представлялось возможным.
Генерал-майор СС Демелхубер вернулся к этому делу 30 июня 1941 г., за день до начала наступления дивизии. Он изложил свои взгляды еще более подробно и основательно. Как известно, в сражениях при Салле с 1 по 8 июля 1941 г. дивизия СС Норд подверглась тяжелым испытаниям. За неделю она потеряла 261 солдата погибшим и пропавшим без вести, 307 было ранено, другими словами потери - при весьма скромных успехах на полях сражений - составили около 5% личного состава. В годы войны трагедию тщательно скрывали от общественности. Но даже и сейчас достаточно сложно выяснить, в чем ее глубинные причины, которые привели к тому, что среднее по своей подготовке подразделение послали приобретать боевой опыт за счет собственной крови. Это исследование не прибавило бы славы немецким штабам. Позднее прошедшая через тяжелые испытания дивизия СС была реорганизована в обычную фронтовую дивизию.

12. Оценка ситуации Советским Союзом: воздушные налеты на Финляндию 25-26 июня

Военно-воздушные силы Советского Союза, как известно, понесли серьезный урон от внезапного удара Люфтваффе в ночь на 22 июня 1941 г. Оперативная сводка германских ВВС от 23 июня со
общает об уничтожении 1111 советских самолетов: 223 сбито в боях, 888 - выведено из строя на аэродромах. Немцы полагали, что противнику был нанесен невосполнимый урон. Приведенные данные о потерях представляются весьма точными: известный германский исследователь истории военно-воздушных сил Олаф Грохлер полагает, что около 900 советских самолетов было уничтожено на аэродромах и свыше 300 в воздушных боях. Но общий вывод немцев оказался все же неверным потрем причинам. Во-первых, они наполовину занизили реальную мощь советских военно-воздушных сил, и поэтому масштаб потерь не имел столь решающего значения, как они полагали. Во-вторых, советская авиапромышленность, производившая и новые типы самолетов, оказалась более эффективной, чем предполагали немцы. В-третьих, потери прежде всего сказались на положении только одного Западного из существовавших пяти военных округов. В нем из-за упущений в маскировке потеряли 738 машин, тогда как более тщательно подготовившиеся фланговые участки фронта - Ленинградский и Одесский округа - потерь практически не понесли. Таким образом, у Советского Союза, несмотря на потери, имелось достаточно сил для того, чтобы использовать ее против Румынии и Финляндии. Что собственно и произошло: авиация сразу же была применена против вступившей в войну Румынии, в отношении колебавшейся Финляндии - после некоторого размышления.
Что знал Советский Союз о нашей стране, приступая к планированию большого авианалета 25 июня 1941 г. на Финляндию?
Во-первых, Советский Союз был полностью в курсе событий, связанных с переброской немецких войск в Лапландию. Уже в октябре 1940 г. советские представители появились "в нужный момент" в Ваасе и имели возможность наблюдать за высадкой немецких войск и разгрузкой боевой техники. Несомненно, что в ходе зимы они создали свою сеть информаторов, которые передавали им свежие детали происходившего транзита. Пока не известно, имели ли они контакты с насчитывавшей более десятка человек группой английских наблюдателей, находившихся в узловых точках, но и эта возможность не исключается. Во всяком случае, всякий раз с началом масштабной переброски немецких войск в июне 1941 г. русские прибывали в нужное место и в нужное время. Так советский военный атташе полковник Смирнов и его помощник майор Иван Бевз лично прибыли в Кеми и Рованиеми для ознакомления за перевозками по программе "Блауфукс".
Шофер впоследствии рассказывал государственной полиции, что майор Бевз взял 11 июня 1941 г. в Торнио такси, на котором он через Кеми отправился в Рованиеми. Он следил за дорогой с помощью карты, делал пометки и проявлял повышенный интерес к переправам. Во время одной остановки он изучал увиденные им немецкие бараки.
Около Рованиеми такси обогнало немецкую автомобильную колонну, которая также двигалась на север.
Государственная полиция знала также, что 12 июня 1941 г. Бевз отправился на велосипеде, взятом в прокате, из Рованиеми в сторону Петсамо. Он видел двигавшиеся немецкие колонны, работавших связистов и саперов. На перекрестке дорог в 27 км от Рованиеми он в течение часа наблюдал немецкие автоперевозки в сторону Кемиярви.
Еще через два дня (14 июня) майор Бевз и его начальник полковник Смирнов во время прогулок по Кеми изучали расположение немецких постоев, следили за перевозками и за автоколоннами.
После того, как 18 июня 1941 г. "сменяемые" немецкие войска в полном составе покинули Рованиеми и двинулись на восток, втягивание Лапландии в войну стало неизбежным.
В день Барбароссы консульства Советского Союза в Петсамо и Маринхамина закрылись. В первом случае это произошло в результате действий немцев, во втором - финнов. И если консульства до этого не успели сообщить о захвате их территории, что вполне вероятно, то неожиданное прекращение их разведывательных сообщений само по себе уже проинформировало Советский Союз о случившемся.
В Советский Союз направлялось достаточно сведений о вторжении германских военно-морских сил в акваторию Финляндии. Было бы странно, если бы в течение недели не произошла утечка информации относительно 40 минных заградителей, особенно, если принять во внимание обсуждение этого события прибрежным населением и облет их чужими (разведывательными) самолетами, как об этом свидетельствуют вахтенные журналы немецких кораблей. Во всяком случае, постановка минных заграждений Аполда и курс судов на Финляндию стали известны уже в ночь Барбароссы. Быстрая ответная реакция - русские бомбардировщики нанесли удар по финским кораблям в Аландских водах уже утром 22 июня - свидетельствует о том, что советская разведка действовала хорошо.
Вместе с тем силами ПВО Советского Союза было зафиксировано значительное количество полетов над его территорией: по крайней мере (сбитый) финский разведывательный самолет близ Таллинна, немецкие бомбардировщики над Ханко и Кронштадтом, гидропланы в районе Беломорского канала, производивший фотографирование района Саллы немецкий разведчик, о котором пишет в своих воспоминаниях А.А. Новиков, а также неоднократные попытки минирования Мурманского рейда. Надо иметь в виду, что ответственность за подобную активность с финской территории возлагалась Советским Союзом на Финляндию.
Не удивительно, что по мере того как в высшем эшелоне советского военного руководства постепенно скапливалась огромная информация о германо-финском военном сотрудничестве в разных областях и по разным направлениям, там началось планирование ответных мер. В дипломатической сфере они были связаны с интервью посла Орлова, данное им 22 июня 1941 г. в Хельсинки агентству Юнайтед Пресс, которое было широко распространено по всем крупным изданиям мира. Орлов уверял в благожелательном отношении его правительства к Финляндии, выражавшем надежду на сохранение ею нейтралитета. Но если финская территория была бы использована в качестве плацдарма для нападений против Советского Союза, то он определенно предпримет ответные меры.
Командующий базой Ханко Кабанов пишет в своих воспоминаниях о том, что военно-морское руководство Советского Союза известило свои корабли, военно-морскую базу Ханко и находившиеся на ней самолеты о начале войны против Финляндии в ночь на 25 июня 1941 г. (в 02.37.). Финская разведка перехватила это сообщение, и таким образом Финляндия получила предупреждение о предстоящих налетах незадолго до их начала.
Как известно, Советский Союз приступил к массированным бомбардировкам Финляндии утром 25 июня 1941 г. По официальным данным, в течение дня в небе Финляндии было замечено более сотни русских бомбардировщиков, которые сбросили свой груз на 18 населенных пунктов, 23 самолета было сбито над территорией Финляндии. В южной Финляндии бомбардировкам подверглись Турку, Хельсинки, Порвоо, Ловииса, а также Хейнола и Котка, которые пострадали больше других. На Севере Финляндии русские неоднократно совершали налеты на Петсамо и Рованиеми. Ситуация была столь очевидна, что к вечеру парламент единогласно вновь признал Финляндию в состоянии войны. Воздушные налеты продолжались и в последующие дни.
В официальной истории советских военно-воздушных сил (изданной на английском языке, 1973 г.) приводятся совершенно иные сведения.
"Северный фронт. Вражеские армии на северном фланге советско-германского фронта начали свое наступление на седьмой день войны 29 июня. Против них в этом районе наши военно-воздушные силы начали операции на третий день войны.
Военно-воздушные силы Северного фронта (генерал А.А. Новиков), следуя указаниям Ставки, совершили совместно с военно-воздушными силами Краснознаменного Балтийского флота (генерал В.В. Ермашенков) и военно-воздушными силами Северного флота (генерал А.А. Кузнецов) 25 июня массированный удар по девятнадцати аэродромам Финляндии и Северной Норвегии, на которых находились самолеты 5 воздушной армии Германии и Финляндии. Цель заключалась в ослаблении вражеских военно-воздушных сил на севере и в том, чтобы воспрепятствовать их ударам по Ленинграду.
Нападению наших военно-воздушных сил предшествовала тщательная воздушная разведка, с помощью которой изучались находившиеся на воздушных базах типы самолетов и их размещение. Рано утром 236 бомбардировщиков и 224 истребителя появились точно над целями. У противника, которого застали врасплох, не было времени на организацию сопротивления. Наши летчики без помех сбросили свои бомбы на находившиеся на земле самолеты, цистерны с горючим, военные склады. В результате этого первого налета уничтожен и поврежден 41 вражеский самолет. Наша авиация потерь не имела.
В течение следующих шести дней совершены новые мощные воздушные удары по этим же аэродромам. По данным аэрофотосъемки наши летчики вывели из строя свыше 130 самолетов".
Дискуссия о том, являлись ли эти налеты результатом нервного срыва местных командующих или же они были санкционированы свыше, получает в свете изложенного однозначную оценку. Все произошло по приказу Ставки, высшее руководство Советского Союза взяло на себя ответственность и объединенные силы Северного фронта, Балтийского и Северного флотов были привлечены к его исполнению. Советский Союз и не пытается отрицать свою инициативу в проведении массированных бомбардировок, напротив, она даже подчеркивается. Проблема "кто начал" теперь решена: Советский Союз в официальном издании признает, что воздушную войну в Финляндии и на Севере начал именно он. Формальные причины носили такой же военный подтекст, как и у Германии при ее нападении на СССР, - война неизбежна и поэтому инициативу выгодно взять в свои руки.
В своем выступлении в финляндском парламенте вечером 25 июня 1941 г. премьер-министр Рангель охарактеризовал эти налеты как направленные против гражданских объектов. Такую же оценку дал им и президент Рюти в своем радиообращении к народу, произнесенном на следующий день: "Тот же самый враг, который на протяжении полутысячелетия с небольшими перерывами вел против нашего маленького народа многочисленные войны, длившиеся в общей сложности в течение непрерывных ста лет, вновь вторгся на нашу территорию". И хотя подобная риторика убедила не всех, тем не менее даже скептики вынуждены были признать сам факт агрессии. Так, английское посольство в Хельсинки с чувством полного разочарования сообщало о русских бомбардировках аэродромов Финляндии и министр иностранных дел Англии Идеи говорил об этом же в палате общин. Заявление советских дипломатов о том, что удары наносились только по немецким позициям в Финляндии не соответствовали истине, поскольку основной удар пришелся на южные районы страны, где немцев вообще не было.
Военно-морской атташе Германии фон Бонин отметил в своем дневнике 25 июня 1941 г.: Советский Союз этими ударами, которые с военной точки зрения были абсолютно малоэффективными, предоставил правительству Финляндии на будущее желаемый пароль, который объясняет оборонительный характер войны со стороны этого государства и народа, подвергшегося постыдному нападению". Чувство облегчения по поводу разрешения дипломатической проблемы сквозит в словах дружественного по отношению к Финляндии адмирала. Как бы себя повела Финляндия, если бы это нападение не состоялось, уже стало предметом обсуждения среди финских исследователей (Иорма Калленаутио, 1985).
Эдвин Линкомиес вспоминает о своей беседе с председателем парламента социал-демократом Вяйнё Хаккила, по мнению которого бомбардировки "сделали наше положение легче". На основании этого Линкомиес предположил, что "Хаккила знал о планах правительства Финляндии вступить в войну. Теперь этот шаг можно было объяснить нападениями Советского Союза". Выше мы уже видели, что, по словам Блюхера, именно председатель парламента принадлежал к тому кругу лиц, которые обладали полной информацией.
В целом развитие событий свидетельствует о том, что в игре в "кошки-мышки", которая велась между военно-воздушными силами Советского Союза, Германии и Финляндии, русские ранее своих противников потеряли самообладание и нанесли удар первыми. Его эффективность ни в коей мере не соответствовала замыслу. В дипломатическом плане в результате этого удара Советский Союз потерял значительно больше, чем приобрел в военной области. С точки зрения внутренней и внешней политики финскому правительству было крайне выгодно, что Советский Союз в результате этих налетов стяжал себе клеймо агрессора. По формальным признакам война началась точно так же, как и Зимняя война, и поэтому ее легко было объявить "войной-продолжением", как правомерную оборонительную борьбу против нападавшего.

XV. ВСТУПЛЕНИЕ ФИНЛЯНДИИ В ВОЙНУ

1. Парламент констатирует: Финляндия находится в состоянии войны

Созыв утренней сессии парламента 25 июня, на которой правительство выступало с официальным сообщением, был объявлен тремя днями ранее, и поэтому у кабинета имелось несколько дней для обдумывания того, что и как доложить депутатам. Пространная речь премьер-министра Рангеля (десять убористых листочков текста), исключавшая всякую импровизацию, была тщательно подготовлена. Известно, что костяк этой речи был написан секретарем премьер-министра Л.А. Пунтила. Но когда из-за воздушного налета 25 июня заседание парламента перенесли на вечер, Рангель - после согласования с президентом Рюти - в течение дня изменил концовку своего выступления: вместо надежды на продолжение нейтралитета последовало признание того, что Финляндия находится в состоянии войны.
Речь премьер-министра наилучшим образом свидетельствует о том, что именно внутренний круг правительства желал сообщить депутатам, поэтому имеет смысл критически проследить за ходом мыслей докладчика. Секретный характер заседания парламента мотивировался тем, что "открытое обсуждение по данному вопросу может угрожать жизненным интересам страны". Основные положения доклада сводились к следующему: периферийное расположение Финляндии не уберегло ее от влияния великих держав, силы страны недостаточны для того, чтобы мы в одиночку смогли решить наши проблемы. Необходимо приспособиться к общему развитию. Дружба Германии и Советского Союза, заключенная в августе 1939 г., начала постепенно давать трещину. В начале апреля Советский Союз противостоял Германии уже на нескольких направлениях: заключением договоров о дружбе с Турцией и Югославией, осуждением Болгарии и Венгрии. Заметный поворот в более благоприятном направлении произошел, правда, со второй половины апреля, когда СССР 13 апреля 1941 г. заключил договор о нейтралитете с Японией. Сталин 6 мая возглавил Совет народных комиссаров, и в Москве были закрыты посольства завоеванных Германией государств (Норвегии, Бельгии и Греции; с прогерманским Ираком вновь были восстановлены отношения). Новая, "более сдержанная" политика Советского Союза была замечена и должным образом оценена в нашей стране.
Осенний договор с немцами о транзите от 22 сентября 1940 г. был представлен в докладе премьера как противовес договору о транзите в Ханко от 6 сентября того же года. Незначительный масштаб немецкого транзита (через Финляндию) в сравнении с транзитом через Швецию действительно имел место, но в докладе забыли указать, что через Финляндию помимо прочего провозилось оружие. Тайные военные переговоры в Зальцбурге, Берлине и Хельсинки были отмечены констатацией : "на рубеже мая-июня месяца мы получили сведения о предстоящем значительном увеличении масштабов транзита через нашу страну". Размах перевозок - по дивизии в каждую сторону, был точно оговорен; вопрос в другом - вмещался ли этот параметр в рамки соглашения, оговоренные осенью 1940 г., как утверждалось в докладе. В нем выражалось согласие с тем, что переброска немецких войск может рассматриваться как давление на Советский Союз. Поэтому Финляндии надо было приготовиться к тому, что он от этого давления освободится. "По этой причине правительству следовало прояснить ситуацию, чтобы в этом случае Финляндия не осталась без поддержки". Зондаж дал положительные результаты, что стало ясно из обращения рейхсканцлера Германии к народу 22 июня 1941 г.".

Перечень преступлений Советского Союза начинался, как всегда, с Зимней войны. После нее Финляндия пыталась забыть прошлое и построить позитивные отношения. Но на это стремление в Советском Союзе не обратили никакого внимания. Строительство железной дороги на Саллу было угрозой не только для Финляндии, но и всей Северной Скандинавии. Возвращение в Советский Союз вывезенного из Карелии оборудования было по сути дела контрибуцией, которая была расширена и на арендованную территорию Ханко. Объектом критики в докладе стало требование СССР демилитаризовать (задним числом) Аландские острова, оказывавшееся давление по вопросу о никеле Петсамо (хотя в числе акционеров имелись иностранцы), опасные железнодорожные перевозки в Ханко. Советский Союз безосновательно запретил сотрудничество Финляндии со Скандинавскими странами, тогда как руководимое из Москвы Общество дружбы Финляндии и СССР занималось революционной деятельностью, пытаясь повернуть развитие событий по Прибалтийскому варианту.
При характеристике торговых отношений утверждалось, что Советский Союз сам не выполнил взятых на себя обязательств ни по поставкам бензина, ни по зерну.
Правильно и подробно освещалось восстановление обороноспособности Финляндии после Зимней войны. "К весне этого года организация обороны достигла такого уровня, что можно было думать о том, чтобы поставить предел нашей политике уступок". Осторожно было дано понять, что способы действия и временные рамки определялись военными кругами.
Премьер-министр сообщил также парламенту о "недавнем заявлении рейхсканцлера Гитлера", согласно которому "Господин Молотов 12 и 13 ноября 1940 г. требовал от Германии предоставить Советскому Союзу право на сведение счетов с Финляндией для того, чтобы покончить с нею". Рангель признал, что эта информация "еще ранее имелась в распоряжении правительства и ему приходилось действовать, принимая ее во внимание". Германия, таким образом, являлась противовесом Советскому Союзу не только в вопросе о транзите, но и в более широком смысле слова.
В Финляндии в последнее время культивировались, правда, соблюдая осторожность, отношения с Германией. Они достигнуты не за счет интересов других стран, и имеют в настоящее время "решающее значение".
После этого Рангель охарактеризовал Финляндию как стороннего наблюдателя и заявил о концентрации Советским Союзом своих войск в Выборгской губернии. Угроза и уже совершенные нападения свидетельствуют о намерении "Советского Союза уничтожить нашу страну". Он защищал мобилизацию в Финляндии (17.6.) и сообщил об оккупации Аландов (22.6).

Рангель не объявлял войны, а лишь признал тот факт, что она началась. "Состоявшиеся воздушные налеты против нашей страны, бомбардировки незащищенных городов, убийство мирных жителей - все это яснее, чем какие-либо дипломатические оценки показали, каково отношение Советского Союза к Финляндии. Это война. Советский Союз повторил то нападение, с помощью которого он пытался сломить сопротивление финского народа в Зимней войне 1939-1940 гг. Как и тогда, мы встанем на защиту нашей страны".
Искусно выстроенная речь, в которой изложение событий последнего времени создавало впечатление соответствия фактам, сенсационное для рядовых членов парламента сообщение о ноябрьском предложении уничтожить Финляндию, сделали свое дело. Лишь историки стали обращать внимание на то, что в речи практически не говорилось о концентрации немецких войск в Лапландии, или о прямом влиянии военной обстановки на произведенные воздушные налеты. Проблему нейтралитета - если она и существовала в первоначальной редакции - полностью обошли, поскольку она могла вызвать нежелательные вопросы о том, что было сделано для его сохранения.
Поскольку, согласно парламентскому уставу, дело перед его решением требовалось отложить, новое заседание было назначено на 21.20. Парламентским фракциям оставался всего час для определения собственной позиции по правительственному сообщению, да и тот оказался скомканным из-за воздушного налета.
По свидетельству Войонмаа, настроения в социал-демократической фракции были унылыми. При переговорах с Таннером ему удалось снять из его выступления фразу о том, что правительство ранее не имело возможности предоставить подробные сведения о складывавшейся ситуации и вставить в текст его выступления пользовавшуюся широкой поддержкой мысль о необходимости придерживаться оборонительной стратегии и защищать демократию. Но Таннер, тем не менее, несмотря на критику своих товарищей, оставил в своем выступлении фразу о том, что "своими последними акциями Россия перекрыла пути к миру и т.п.".
Как явствует из протокола, наиболее резкую критику высказали Брюггари, Йокинен и Виртанен. Первый высказал сомнение в том, что с немцами заключено только соглашение о транзите. Его поддержал Иокинен и спросил, каким образом нахождение немцев в Финляндии сказалось на позиции русских. Он и некоторые другие были недовольны тем, что "ребятам говорилось о наступлении". Тем не менее социал-демократы поддержали составленное Таннером выступление.
При обсуждении в аграрной фракции неоднократно звучал рефрен о том что Финляндия стала объектом агрессии (Каллиокоски, Питкянен). Врага теперь можно изгнать и за пределы старых границ, если это удастся сделать (Каллиокоски). "Пришло время Великой Финляндии" (Вихула). "Наступил великий исторический момент. Встает вопрос о пересмотре границ" (Вестеринен). Эти соображения решено было включить в выступление от аграрной фракции, которое было выдержано для правительства в весьма благожелательном
духе.
Председатель Ниукканен подчеркнул свое удовлетворение развитием отношений с Германией и заблаговременно проведенной мобилизацией. Правительству и впредь следует действовать решительно с тем, чтобы "границы Финляндии пролегали там, где они определены историей, этого требует и наша будущая безопасность". По мнению сильного "карельского" крыла фракции, к которому принадлежал и сам председатель, подобное заявление следовало ожидать, хотя оно и не было столь радикальным, как того обещал Ниукканен Линкомиесу. Он пометил в своих бумагах: "Кекконен остался недовольным, поскольку оно (заявление) ограничилось только проблемой прежних границ и не касалось Восточной Карелии и Кольского полуострова, которые входили в программу Академического Карельского общества. Я отказался расширить свое выступление таким образом".
Линкомиес от коалиционной фракции подчеркнул серьезность положения, но высказал уверенность в том, что борьба на стороне могущественной Германии принесет нашему народу чувство безопасности. Он выразил надежду на исправление несправедливостей, вызванных Зимней войной и в самых высокопарных выражениях высказался в пользу более безопасного положения всех финно-угорских народов. Он признал также, видимо по результатам обсуждения во фракции, что Финляндия в прежнем понимании более не является нейтральной страной. По сравнению с выступлениями внутри самой фракции, речь Линкомиеса представляется достаточно умеренной.
Представитель Шведской народной партии Фуруельм первым начал критиковать правительство: его заявление обнародовано поздно, парламент, не имея возможности следить за развитием событий, поставлен перед фактом. Группа обратила внимание также на то, что премьер-министр ни словом не обмолвился относительно обязательств, которые правительство на себя взяло. Но, тем не менее, меры, которые до сих пор предпринимал кабинет по обороне страны, фракция все же одобрила.
Салмиала, выступавший от ИКЛ, по мнению Войонмаа, испортил спектакль своим партийным политиканством. В пространном выступлении он заметил, что изоляция периода Зимней войны являлась следствием проводившейся парламентом политики. Когда теперь достигнуто сотрудничество с Германией, "необходимо раз и навсегда отбросить двуличие". Особенно резко он критиковал финских послов политики в Англии (Грипенберга) и Прокопе в Вашингтоне за то, что они акцентировали нейтральный внешнеполитический курс страны, что могло поставить под сомнение политику правительства. Следует отказаться от сидения на двух стульях. По вопросу о границах было заявлено: "Нам надо осуществить идею Великой Финляндии и передвинуть их на тот рубеж, где прямая линия соединяет Ладогу и Белое море". На это последовал голос из зала: "Не все следует говорить, о чем думаешь!" Войонмаа рассказывает, что Таннер принимал участие в этих выкриках, но поскольку они не произвели на выступавшего никакого впечатления, он, Войонмаа, и некоторые другие раздосадованными ушли с заседания, поскольку дело было уже совершенно ясным.
Представитель прогрессистов Хейниё в кратком выспренном выступлении требовал от правительства и парламента не уступать перед агрессивным восточным соседом. Не следовало забывать те "несправедливости, которым подвергается карельское племя". Группа одобрила усилия правительства по защите независимости страны. Это сравнительно умеренное заявление было все же результатом достигнутого компромисса, поскольку в проектах существовали призывы к возвращению карелов и даже к "объединению издавна расколотого карельского племени".
От имени социалистической группы ("шестерки") выступал Вийк, сокрушавшийся по поводу того, что "правительство не представило этот вопрос на рассмотрение парламента заранее, поставив нас перед свершившимися фактами". Из иностранной прессы стало известно, что воюющее государство отправило значительные военные силы в Финляндию. Он подчеркнул, что депутатам говорилось только об оборонительной стратегии, и выражал надежду именно на такое развитие событий. Теперь мы опасаемся того, как бы наша страна не вступила в войну за чужие интересы. Он надеялся, что правительство сможет вернуть внешнюю политику страны на путь независимости, нейтралитета и мира. Это выступление, состоявшееся вечером, требовало мужества, поскольку загадочная с точки зрения оратора бомбардировка высветила Советский Союз в агрессивном свете. Можно лишь догадываться, какой критике было бы подвергнуто правительство, если в распоряжении группы социалистов имелось бы больше фактов о реальном положении дел. Тогда же группа не выразила правительству доверия, но и не голосовала против него.
Правительство отделалось на удивление малой критикой, в ходе которой к тому же ИКЛ и соцгруппа нейтрализовали друг друга. Парламент, принявший решение о войне, заседал далеко не в полном составе, являясь "парламентом-обрубком".

Парламент Финляндии вечером 25 июня 1941 г. при принятии решения о войне
ПартияЧисло депутатовОтсутствовалоПрисутствовало
Социал-демократы793247
Аграрии563521
Коалиционеры251213
Шведы18810
ИКЛ862
Прогрессисты633
Мелк. земледельцы220
Социалисты (шестерка)615
ВСЕГО20099101

Из таблицы видно, что при принятии столь важного решения в парламенте присутствовало всего лишь около половины депутатов. Наступивший Иванов день и разгар сельскохозяйственных работ побудили депутатов - особенно аграриев - обратиться с просьбой о предоставлении отпуска, да и депутаты других фракций, отчасти в связи с проводившейся мобилизацией, также числились в отпусках. На правовую сторону принятых решений столь низкий кворум не повлиял, но в политическом плане интересно отметить, что три четверти депутатов от ИКЛ и почти половина коалиционеров не присутствовали на данном заседании. Таким образом, нельзя утверждать, что правые в этом парламенте-обрубке проголосовали за вступление Финляндии в войну: присутствовавшие, которые единодушно одобрили заявление правительства, имели слегка левую окраску. В этом смысле решение о войне удалось представить как мнение всего народа.
Пожалуй, наиболее резко позицию и действия финского правительства, и особенно его руководящей верхушки, проанализировал в своих воспоминаниях ( написанных "по горячим следам" в тюрьме в послевоенные годы) будущий премьер-министр, вице-председатель Коалиционной партии Эдвин Линкомиес: "Если бы Финляндия хотела сохранить мир, было бы естественно, чтобы она - перед тем как признать состояние войны - обратилась бы к Советскому Союзу для выяснения его целей. Но к такому выяснению не приступали, на телеграмму нашего посла в Москве Хюннинена, в которой содержался запрос Молотова относительно позиции Финляндии, вообще не ответили. Напротив - поспешили заявить парламенту о вспыхнувшей войне. Для правительства было крайне важным как можно скорее использовать советские бомбардировки для формального объявления войны. Позднее выяснилось, что еще утром 25 июня правительство не приняло окончательного решения о войне, но в течение дня планы изменились. По моему мнению, этого нельзя объяснить ничем иным, как только тем, что, получив телеграмму Хюннинена, правительство -точнее его "внутренний круг" - начало бояться того, как бы русские не прекратили свои вооруженные операции. И если бы начались контакты по дипломатическим каналам, то могла бы возникнуть ситуация, при которой Финляндия уже не смогла бы переложить ответственность за разрыв отношений на Советский Союз. Перед лицом истории надо признать: правительство Финляндии желало возникновения войны".
Председатель Шведской партии Эрнст Эстландер - признанный несгибаемым защитником демократии - размышляя о предстоящих мерах правительства на заседании шведской фракции 25 июня 1941 г., заявил: "Объявление о вступлении в войну на стороне Германии было бы совершенно неуместно. Нам следовало бы ограничиться оборонительными мероприятиями и не выступать сейчас с какими-либо объявлениями. Наша позиция не совсем чиста и безупречна, поскольку мы предоставили Германии свою страну в качестве ее военной базы".
Председатель парламентской комиссии по иностранным делам социал-демократ Вяйнё Войонмаа в тот же вечер удрученно написал своему сыну: "Сегодняшний день прояснил многие вещи. Финляндия снова ведет священную оборонительную войну, в которой повинна Россия. У Финляндии же нет никаких причин воевать: никто не сказал ни слова о том, что немецкий военный плацдарм в Финляндии мог дать России основания упрекнуть нашу страну в том, что она не держит данного ею слова. Русские объявили нам войну - а о том, что она была спровоцирована, никто и не упоминает".
Имеет смысл напомнить заявление и второго социал-демократа Атоса Виртанена, сделанное им в своей парламентской фракции: "Узкая правящая клика повела игру таким образом, что создалось впечатление, будто бы Финляндия оказалась вынужденной пойти на альянс с Германией. Теперь нам следовало бы удовлетвориться лишь обороной собственных границ. Только в этом случае у нас появится какое-то основание для того, чтобы остаться в ряду демократических государств мира". Как и следовало ожидать, позиция "шестерки" в отношении вставшего на сторону Германии правительства была отрицательной.
Пять видных депутатов от четырех различных партий как правой, так и левой ориентации уже тогда видели происходившие события в ином свете, нежели премьер-министр. Они сделали свои выводы на основе крайне скудной информации, недостаток которой не позволил им выступить с практической оппозицией. Однако мнения депутатов ценны для исследования. Неоспоримые документальные материалы, которых ныне многократно больше, чем те, которые были доступны им в то время, подтверждают их общее представление о происходивших событиях. Комитет Хорнборга был, безусловно, прав, когда в 1945 г. заявил, что "внешнеполитическое руководство Финляндии пассивно, но судя по всему, сознательно позволило стране вступить на тропу войны".

2. Мотивы вступления Финляндии в войну

Когда теперь, на основании архивных материалов, мы задаем вопрос, каким образом Финляндия решилась на войну-продолжение - ответ один: наша страна по существу пошла на нее по собственной инициативе. Выше перечисленные депутаты уже тогда довольно точно оценивали ситуацию, хотя они и обладали очень ограниченной информацией, которая должна была создать совершенно иную картину происходивших событий. Правда, в конечном итоге парламент в o соответствии с Основным законом принял решение по вопросу о войне и мире, но его нельзя за это винить, поскольку широкое сотрудничество с немцами от депутатов скрывалось. Настоящая ответственность за произошедшее падает на правительство, а внутри него - на узкую группировку, единолично определявшую внешнеполитический курс страны. К тому же важнейшая информация, имевшаяся в распоряжении этого узкого круга, поступала не по нормальным дипломатическим каналам, а по так называемой военной линии. Такое обстоятельство лишь подчеркивало особое положение верховного главнокомандующего рядом с президентом внутри этого узкого "внутреннего круга".
Следует исходить из того, что влиятельный военный кабинет в своих решениях исходил из настоящих и будущих интересов страны, стремился обеспечить их даже в согласии с общественным мнением и образом мышления большинства народа. С другой стороны, он полагал, что поскольку секреты внешней политики не должны выходить за пределы узкого круга, то руководство в некоторых ситуациях должно было предвидеть развитие событий и предпринимать соответствующие шаги. Англия и западные державы, как показали финальные события Зимней войны, были слишком далеко. Швеция не желала рисковать своими силами, хотя и демонстрировала расположение. Хуже всего было бы вести войну на два фронта, которую мог спровоцировать безусловный нейтралитет. Все же лучше было принять чью-либо сторону и спастись от разрушения. Советский Союз своими действиями потерял всякую возможность превратить Финляндию в своего союзника. Можно наподобие Паасикиви констатировать: "Из-за Зимней войны мы ввязались в новую войну".

Продолжавшееся после Зимней войны давление Советского Союза долго выдержать было невозможно. Германия, предложив помощь, многого не требовала: сначала речь шла только о мобилизации, которая связала бы около двадцати советских дивизий на финской границе, вдалеке от Ленинградского и Московского направлений. И хотя наступление, связанное с возвращением Карелии, планировалось загодя, первоначально полагали, что оно - если верить острому на язык шведскому послу в Финляндии - будет "легкой военной прогулкой, напоминающей действия венгров в связи с развалом Югославии" (23 апреля). В том же духе, по словам В. Войонмаа (30 июня 1941 г.), задолго до этого высказывался и В. Таннер.
"В июне 1941 г. подавляющая часть народа Финляндии пошла на войну для того, чтобы вернуть Карелию. Если бы не было Зимней войны, то события и в 1941 г. и в дальнейшем пошли бы по иному пути. Мы остались бы нейтралами, но, видимо, пришлось бы воевать с Германией", - говорил Паасикиви норвежскому корреспонденту 18 ноября 1946 г.
Генерал Йодль заявил 25 апреля в ОКВ, что "на плечи финнов не следует взваливать тяжелую ношу" и поскольку "обвал последует сначала на севере", то начавшееся после прояснения общей ситуации наступление Финляндии будет проходить в более благоприятной обстановке. Представлялась возможность умеренной ценой вернуть несправедливо потерянную Карелию, что наверняка является желанием подавляющей части народа Финляндии. Вероятно, можно было бы одновременно достичь и более выгодной (с точки зрения обороны) восточной границы, пролегающей по трем перешейкам по линии Ладога - Онежское озеро - Белое море. "Это самый благоприятный момент, выдавшийся за несколько столетий", - утверждал Ниукканен в аграрной фракции парламента, призывая к созданию более энергичного правительства, которое не выпустило бы ситуацию из своих рук. Таким образом, около трети депутатов парламента, считавших Советский Союз неспровоцированным агрессором, можно причислить к сторонникам территориальных приращений, которые, правда, ограничивались только финноязычными районами Восточной Карелии и Олонии.
Действия правительственной верхушки весной 1941 г. основывались на известных предпосылках, важнейшими из которых являлись вера в военное превосходство Германии и в безусловный успех молниеносной войны также и на восточном фронте. Не только германское военное руководство, но и английские военные круги вплоть до глубокой осени придерживались этого мнения. Тот факт, что Советский Союз лишь поздней осенью 1941 г. стал получать из Англии и США более существенную помощь вооружением, объясняется главным образом тем, что до этого западные державы опасались его захвата немцами. Быстрое поражение Югославии и Греции в апреле - мае 1941 г. лишь подтверждало представление о военной мощи Германии и связанных с нею молниеносных военных операциях. Руководители Финляндии, таким образом, разделяли сложившееся в мире мнение о Германии и стали связывать с нею свои планы. Именно этот просчет и стал роковым для нашей страны. Большая импровизация, которой можно в известном смысле назвать быстрое вступление Финляндии в войну-продолжение, не принесла в конечном итоге желаемых результатов.
Решающие события, приведшие к войне, были связаны с согласием на ведение военных переговоров 20 мая 1941 г., с информированием Германии о своих пожеланиях в отношении границ и иных дел (30 мая), с поддержкой немецкого плана относительно Лапландии, а также с готовностью к иным формам сотрудничества, высказанной на военных переговорах в Хельсинки 3-6 июня 1941 г... Когда решение "внутреннего круга", в котором решающую роль играли Рюти и Маннергейм, было принято, правительственному кабинету 9 июня 1941 г. было трудно встать в оппозицию, поскольку германская дивизия была уже в Рованиеми, еще меньше возможностей было у парламента 13 июня, когда подавляющая часть немецких войск находилась в финских портах Ботнического залива. На полученное согласие в значительной мере повлияла и дезинформация, согласно которой речь шла только о краткосрочной замене войск, а не о их постоянном пребывании в Финляндии. Военный кабинет совершенно не желал официальных обсуждений вопроса о вступлении в войну ни в правительстве, ни тем более в парламентских кругах страны. И хотя значительное большинство в тех условиях встало бы на сторону руководства, что вполне очевидно на основании вышесказанного, дебаты с одной стороны раскрыли бы широкой общественности военные тайны, с другой - развеяли тщательно создаваемый миф о продолжающемся "единении периода Зимней войны" в Финляндии. Таким образом, у правительственного "внутреннего круга" не было иного выбора, как позволить Финляндии незаметно, в заранее просчитанной ситуации, которой придавалось всемирно - историческое значение, втянуться в борьбу, считавшуюся для нее выгодной. И в этом, как видно из вышеизложенного материала, полностью преуспели. Парламент и народ Финляндии верили в то, что страна вновь стала жертвой нападения, как и в период Зимней войны, и единодушно пошли на войну-продолжение.
Подобный исход, кажется, стал своеобразным облегчением для тех военных, которые на протяжении всей весны и даже в первой половине июня опасались, что Германия снова сможет "продать" Финляндию, как и в августе 1939 г. Другими словами, если бы Гитлер получил от Советского Союза выгодные предложения, он не пошел бы на войну, хотя Финляндия уже успела скомпрометировать себя в глазах Советского Союза - прежде всего большой мобилизацией 17 июня 1941 г.

Примерно об этом говорил 23 июня командующий финских ВМС генерал Валве германскому атташе фон Бонину. Он испытывал "чувство большого облегчения и радости" в связи с тем, что война действительно началась.
Оценка событий зависит от того, под каким углом зрения их рассматривать. Вариантов для руководства Финляндии было немного. В момент возникновения войны инициатива все же принадлежала Советскому Союзу. С учетом этой точки зрения события хотят видеть лишь в свете краткосрочной перспективы нескольких недель, когда нейтралитет Финляндии захромал, а братство по оружию с Германией накануне войны расцвело полным цветом. Чтобы сделать серьезный анализ, эта перспектива слишком коротка. Действия гражданского и военного руководства Финляндии, начиная с лета 1941 г., становятся понятными, если учесть перспективу нескольких месяцев, не говоря уже о двух предыдущих годах, которые вобрали в себя одну войну со стороны Советского Союза и ее новую троекратную угрозу, Причины войны-продолжения можно сформулировать следующим образом:
1 Самое существенное - травма и потери, связанные с Зимней войной, в которой мы были совершенно невиновны.
2. Последующий нервный прессинг (большевизация Прибалтики летом 1940 г., слухи августа месяца о войне, ноябрьская поездка Молотова в Берлин, никелевый кризис начала 1941 г.) и, как следствие, - постоянное недоверие между странами.
3. Запоздалый поворот Советского Союза к смягчению напряженности.
4. Опасение того, что безусловный нейтралитет приведет к войне на два фронта, во всяком случае, в Лапландии и в Ботническом заливе. Отсутствие внешнеполитических альтернатив.
5. Со стороны Германии небольшие просьбы (связывание) и большие обещания (Карелия). Представлявшаяся уникальной возможность вернуть потерянное.
6. Сложности с обустройством переселенцев, которые разрешит исход войны.
7. Несмотря на приготовления Финляндии, инициативу воздушным налетом 25 июня 1941 г. проявил Советский Союз, что было использовано во внешнеполитических интересах страны. По этой причине Англия, к примеру, не стала объявлять на этом этапе войну Финляндии. 8. Активность Финляндии трудно понять, если анализировать события в краткосрочной перспективе, но легко - расширив ее горизонты.

3. Тезис об особой войне Финляндии

Рассматривавшаяся выше проблема о существовании германо-финляндских соглашений самым существенным образом влияет на вопрос о том, можно ли войну Финляндии считать самостоятельной, отдельной войной, которая велась наряду с Германией, как это стремилось представить наше правительство. Противники Германии предпочитают говорить о ее сателлитах, чьи вооруженные действия являлись всего лишь несамостоятельной частью военных операций Германии, проводившихся ее собственными и союзными силами. Официальная Финляндия хотела быть соратником по борьбе, братом по оружию, но не союзником Германии. Правда, среди правых сил Финляндии имелись круги, которые предпочитали быть непосредственными союзниками Германии, но их голос не получал достаточного отклика.
В том официальном письме на имя президента Ристо Рюти, которое рейхсканцлер Адольф Гитлер датировал 21 июня, т.е. за день до Барбароссы, и которое еще до вручения оригинала адресату было передано Рюти по радиосвязи 23 июня, Гитлер подтверждает "взаимные соглашения, достигнутые между нашими военными". В своем ответе от 28 июня, поступившем в министерство иностранных дел Германии 1 июля, Рюти остерегся говорить о соглашениях, чтобы этим не спровоцировать подписание договора, и предпочел всю переписку оставить на уровне обмена любезностями.
Блюхер уже 27 июня запросил свое министерство иностранных дел, что собственно предполагали эти соглашения. И хотя Риббентроп 28 июня поручил своему представителю в военном руководстве Карлу Риттеру выяснить суть дела, крайне нуждавшийся в этой информации германский посол не добился какой-либо ясности.
Германский офицер связи Вальдемар Эрфурт сам не принимал участия в германо-финских переговорах, поскольку прибыл в Хельсинки уже после их окончания. И когда немцы в августе стали предъявлять Финляндии новые требования, генерал Эрфурт мог бы обосновать их "соглашениями", если бы они были в его распоряжении. Генерал Хейнрикс, равно как и министерство обороны Финляндии не могли обнаружить какие-либо записи, касавшиеся соглашений. Генерал Ханелл сообщил 12 августа, вероятно, по указанию маршала, что "письменного договора между Германией и Финляндией о военных обязательствах сторон в ходе предварительных переговоров генеральных штабов видимо не заключалось". Позднее Ханелл уверял, что дела между военным решались "без письменных соглашений" (Abmachungen).
Дипломаты говорят о том же. Министр иностранных дел Виттинг заверял 1 сентября 1941 г. Блюхера в том, что никакого договора с Германией не существует, хотя военные достигли соглашения (Ubereinkunfte) о рубежах, на которые выйдут силы каждой стороны. В равной мере и Виттинг 2 октября уверял дома парламентскую комиссию по иностранным делам в том, что у Финляндии нет никакого соглашения со странами оси. Формально это действительно было так, поскольку отсутствовал документ, но по сути дела - нет. Выше уже было показано, что составленные немцами в ходе переговоров протоколы на практике точно соблюдались, причем в такой степени, что финские подводные лодки даже отправились на войну за три дня до решения об этом собственного парламента.
Осенью 1941 г. от Германии добились того, что она признала отсутствие формального соглашения между странами и, следовательно, отдельный характер войны, которую вела Финляндия. Министр иностранных дел Риббентроп в своей речи от 26 ноября 1941 г. следующим образом охарактеризовал помощников Германии: 1) союзные войска Италии, Румынии, Венгрии и Словакии; 2) на Севере отважный народ финнов; 3) добровольцы разных стран. Особое положение Финляндии в этом раскладе не может носить случайный характер, оно, несомненно, результат проведенного анализа. Нахождение Финляндии в числе западных свободных и не оккупированных демократий помимо внутреннего удовлетворения давало финнам серьезные пропагандистские козыри. Следует подчеркнуть, что германская диктатура сотрудничала и с такими странами! Правда, Гитлер не желал поддерживать с Финляндией равноправных отношений, например, осуществлять совместное планирование стратегии или создать совместное высшее руководство, а исходил из руководящей роли Германии, которую никакие соглашения не связывали.
С другой стороны, особый характер войны со стороны Финляндии был признан и противоборствующими странами: Англия, к примеру, не объявила ей войну непосредственно 25 июня 1941 г., а на ее последнем этапе Советский Союз не потребовал от Финляндии безусловной капитуляции. Финской дипломатии удавалось до конца поддерживать концепцию отдельной войны, между которой и войнами германских союзников в решающий момент не ставился знак равенства, хотя в военное время эта тема широко эксплуатировалась при ведении пропаганды.
У нас мало знают, что до известной степени отдельную войну вели также Италия, Румыния и Венгрия. Так, Муссолини в 1941 г. подчеркивал, что Италия ведет "параллельную войну" в Средиземном море; и лишь после того, как дела у итальянцев в конце года, как и у немцев с "молниеносной войной" на восточном фронте, пошли плохо, Италия и Германия отказались от этих терминов в своей пропаганде.
Хотя для Румынии военные действия разворачивались поначалу благоприятно, Антонеску уже 12 декабря 1941 г. заявил: "Я союзник Великой Германии против России. Я нейтрал между Великобританией и Германией. Я поддерживаю американцев против японцев".

Независимая румынская позиция себя систематически проявляла и позднее, особенно в экономической, а также в дипломатической и военной сферах. "По существу обе страны (Германия и Румыния) вели параллельные войны - наподобие Германии и Финляндии", - придерживается мнения обстоятельно изучавший данный вопрос Хиллгрубер.
Так же обстояло дело и у Венгрии. Когда в январе 1943 г. будущий премьер-министр Финляндии Эдвин Линкомиес находился с визитом в Будапеште и встречался там с регентом Хорти и с премьер-министром Каллаи, он отметил, сколь настойчиво там подчеркивали обособленный характер войны, которая велась отдельно от Германии. И когда проф. Линкомиес в своем докладе говорил то же самое о Финляндии, венгры были в восторге от его слов. Немцев такой "сепаратизм", естественно, задевал за живое. Концепция особой войны становилась все более актуальной по мере приближения войны к своему завершению.
Если Финляндия усиленно подчеркивала, что у нее не было политического соглашения, которое бы вовлекло ее в войну-продолжение, то надо сказать, что подобного соглашения не было и у других партнеров Германии. Правда, Венгрия и Румыния, в отличие от Финляндии, в ноябре 1940 г. присоединились к ранее упоминавшемуся "союзу трех государств", но он напрямую не обязывал вступать в войну, и у этих стран не было каких-либо иных обязывающих к этому документов. Положение Финляндии, у которой отсутствовал политический союзный договор, не отличалось, таким образом, каким-то особым своеобразием (как у нас было принято считать), а представляло нормальную ситуацию в системе существовавших тогда европейских коалиций.
В истории второй мировой войны вместо политических договоров можно обнаружить военно-технические соглашения и договоренности, достигнутые между Германией и ее партнерами по коалиции. Находившиеся в Румынии Heeresmission и Luftwaffenmission заключили различные соглашения на военном уровне относительно своих действий. Соответственно в Финляндии договор о транзите 1940 г. и переговоры в Зальцбурге - Берлине - Хельсинки в мае - июне 1941 г. привели к рождению технических договоренностей. Политическое решение для Румынии состоялось в ходе визита Антонеску в Германию 12 июня 1941 г., для Финляндии - во время переговоров в Хельсинки 3-6 июня 1941 г.
Германия была столь уверена в заинтересованности своих будущих партнеров, что не считала необходимым заключать с ними союз, скрепленный переговорами и документами, и довольствовалась аморфной коалицией. Преимущество такого решения заключалось, между прочим, в том, что большие различия в государственном устройстве примкнувших стран не смогли оказать негативного влияния на ход переговоров. "Формального военного союза против СССР у национал-социалистической Германии, демократической Финляндии, фашистской Италии, полуфеодальной по своему государственному устройству Венгрии и свободной от всякой идеологии военной диктатуры Румынии не существовало", - подчеркивает новейшее исследование (Hillgruber, Forster). У указанных стран отсутствовали общие военные цели, которые можно было зафиксировать в договоре Трудности, порожденные отсутствием договоров, стали возникать сразу же после начавшихся поражений.





наверх
сертификат соответствия требованиям технического регламента таможенного союза подробно на сайте