ОКРЕСТНОСТИ ПЕТЕРБУРГА. Валаам: от апостола Андрея до игумена Иннокентия.

ДЕЛО О "ВОЗОБНОВЛЕНИИ" ВАЛААМСКОГО МОНАСТЫРЯ.

"Мощным манием Великого Петра возжен светильник монашества снова на святых своих горах, при священной могиле своих святых первоначальников, — и с того времени под благоверным кровом благочестивейших государей, растет постепенно свет его".
(Из валаамских изданий)

В ходе Северной войны древняя территория Карелии вновь вошла в состав России. В 1710 году были взяты города Выборг и Кексгольм (древняя Корела). Согласно Ништадскому мирному договору, подписанному в 1721 году, Швеция признала за Россией право на владение значительными территориями на юго-востоке Финляндии. Позднее, в 1744 году, эти территории составили Выборгскую губернию — особую административную единицу в составе Российской империи. Важной особенностью населения губернии являлось то, что подавляющее большинство ее граждан исповедовало лютерантство.
Опасаясь шведского реванша, царская власть повела политику, укреплявшую лояльное отношение к ней лютерантско-финского населения. За лютеранскими приходами были оставлены даже организационно-канонические отношения с лютеранской церковью в Финляндии. В целом в Выборгской губернии конфессиональная обстановка сложилась и сохранялась на протяжении всего XVIII века совершенно отличная от той, какую создала в этой области шведская власть в предыдущем веке.
Правительство Петра I обнаружило известную склонность к веротерпимости. В Петровском "Духовном Регламенте", основном церковном законе, принятом в 1721 году, высказана мысль об исторически преходящем разрыве христианских церквей, происшедшем в прошлом: "И есть ли посмотрим чрез истории, аки чрез зрительные трубки, на мимошедшие веки, увидим все худшее в темных, нежели в светлых учением временах. Не спесивились так Епископи до четырехсотнаго лета, как после возгорелися, наипаче Константинопольский и Римский..." В ходе радикальных государственных преобразований Петр I стремился подавить возможность церковной оппозиции.
Он упразднил патриаршество и фактически сам встал во главе церкви, создав при этом коллегиальный орган управления ею, так называемый Священный Синод. Совершив также перевод значительной части церковной собственности в государственную, Петр I ослабил самостоятельность церкви и превратил ее в орудие светской, государственной власти.
При Петре I был установлен строго ограниченный штат духовенства, из-за чего множество монахов, священников и церковнослужителей остались без места. Значительное количество низшего духовенства пополнило собой армию. Был закрыт ряд монастырей. Эти меры привели к увеличению количества беглых монахов и попов, многие из которых искали прибежища в окраинных монастырях.
Монастырям было строго указано — "пищу иметь от трудов своих". Запрещалось принимать в монастыри людей моложе 30-ти лет и без согласия родителей, а принимать больных, нищих, а также не способных к труду отставных солдат.
По "Духовному Регламенту", узаконившему в 1721 году реформу церкви, неспособность монастырской общины прокормить себя собственным хозяйством и обеспечить богослужение силами собственных монахов-священнослужителей расценивалась государственной властью как свидетельство слабости и недееспособности. И такие монастыри "Регламент" предписывал закрывать: "Монастыри идеже мало братии надлежит сводити во едину обитель идеже прилично толико, елико пропитатися смогут..."
В феврале 1715 года архимандрит Иринарх, в подчинении которого находился кроме Кириллово-Белозерского монастыря также и приписной к нему Васильевский монастырь, принявший к себе братию уничтоженного в 1611 году Валаамского монастыря, "бил челом" Петру I о передаче "на Ладожском озере остров Валамский и вкруг его рыбные ловли" Кириллову монастырю. Архимандрит мотивировал просьбу тем, что, во-первых, это бывшая территория (вотчина) Валаамского монастыря, община которого оказалась в составе Кирилловой обители; во-вторых, территория эта после изгнания шведов пока еще не получила нового российского владельца — "ныне впусте и никому не отдана"; и в-третьих, архимандрит сетовал на падение благосостояния монастыря — "ныне от крестьян своих за скудостью питатца нам нечем".
Трудно сказать, ознакомился ли Петр с челобитной архимандрита или бумага не пошла далее князя А. Д. Меншикова, назначенного в 1714 году управляющим отвоеванными у Швеции землями. Известен указ "светлейшего римскаго и российского государств князя и герцога ижерского генерала-фельтмаршала кавалера и губернатора Александра Даниловича Меншикова", подписанный им в январе 1716 года, в соответствии с которым просьба монастыря была удовлетворена — "остров Валамской со обретающимися на нем крестьяны и с пашней и с лесы сенными покосы и со всеми угоди отдать в Кириллов Белозерской монастырь в вотчину". При этом рыбные ловли были отданы монастырю лишь на пять лет. Монастырь был уведомлен, что по истечении этого срока его права на рыбные ловли будут переданы любому другому владельцу, кто приобретет их за наибольшую цену. В указе князя Меншикова об этом сказано — "по прошествии тех пяти лет отдать тое рыбные ловли на откуп с торгу кто более давать будет".
Ко времени принятия этого решения Меншиков был достаточно осведомлен о богатстве валаамских угодий и имений, опись которых произвел капитал Кексгольмского батальона Василий Доможиров. Он обнаружил на острове часовню, 4 крестьянских двора, крайне незначительные площади пахотной земли и сенных покосов, леса и болота. Местные жители показали, что Валаам богат рыбными ловлями. "Около острова рыбных тонь тритцать посредине острова (т. е. во внутренних озерах. — Авт.) и по губам шестьдесят — всего девяносто тонь" — записал капитан Доможиров "по скаске" местного жителя Федора Кошкони.
Знакомство с этой описью делает понятным, почему Меншиков согласился на передачу острова Валаам Кириллову монастырю. Губернатор таким образом привлекал к освоению глухого уголка новой территории русского владельца. При этом он не отступал и от политического курса, направленного на сдерживание церковной собственности — эка вотчина: 4 крестьянских двора! А вот рыбные ловли, тут другое — богаты! Тут государственной казне прибыль, а может, и своей собственной. Так и не отдал губернатор рыболовные угодья Валаама Кириллову монастырю насовсем. Пусть попользуются пока лет пяток — потом продадим тому "кто больше даст".
Со своей стороны архимандрит Иринарх решил "выжать" из Валаама больше, чем могли ожидать в губернской администрации. Он объявил епископу Ладожскому и Корельскому Аарону, во вновь образованную епархию которого входили Валаамские острова, что "по имянному его великого государя указу ведено... на Валамском острове строить вновь монастырь".
Через два десятка лет Синод проведет расследование причин строительства нового монастыря на Валааме. И никакого указа Петра I обнаружено не будет. И так же как у Синода, у нас есть все основания считать, что Иринарх попросту обманул епископа, уверяя его в несуществующем указе. Прося епископа благословить строительство монастырской церкви, Иринарх для пущей убедительности подчеркнул, что "без... великого государя указу оного чинить не смеют" (!). И Аарон благословил это строительство...
Чем руководствовался архимандрит Иринарх, идя на обман, трудно сказать. То ли стремился восстановить уничтоженный в прошлом шведами православный монастырь, известный подвигами Валаамских чудотворцев Сергия и Германа; то ли хотел освободиться от обременительного содержания братии Васильевского монастыря, что в новых условиях стало слишком тяжело. Так или иначе, толчок созданию нового монастыря был дан — в 1719 году на острове была построена первая монастырская церковь — во имя Преображения Господня с приделами во имя Иоанна Богослова и Андрея Первозванного.
На долю насельников Валаама — монахов, присланных сюда из Васильевского и Кириллово-Белозерского монастырей, — выпала исключительно трудная миссия.
Главными препятствиями в строительстве монастыря была оторванность острова от материка, тяжелые природные условия, отсутствие связи с местным приладожским населением и его помощи в строительных и прочих работах. По неясным причинам к 1719 году крестьянские семьи, переписанные капитаном Доможировым, покинули Валаам. За первые четыре года существования обители сменились три руководителя строительных работ, очевидно, не выдержавших суровых условий жизни на Валааме.
В 1721 году истекал срок владения монастырем рыбными тонями. Однако, губернская администрация не вспомнила о них. Россия праздновала славную викторию в Северной войне. Проводились многочисленные государственные реформы и административные преобразования. Отстраивалась новая столица империи, Санкт-Петербург.
...На острове Валаам возводится новая церковь — Успенская с приделами Петра и Павла. Работами руководит вновь назначенный на должность строителя монах Иосиф Шаров. О деятельности этого монастырского руководителя, о жизни обители и судьбах братии повествует сохранившаяся переписка Шарова со своим наставником Иринархом.
Из письма Иосифа Иринарху, датированного 1727 годом, мы узнаем, что вновь отстроенная Успенская церковь стоит без икон. Иосиф сообщает Иринарху, что хотя краски приобретены, но "мастеров добыть нигде не можем, а которые и есть, да просят цену большую, а мастерство их нехорошее". Иосиф осме-ливается обратиться за помощью к Екатерине I, которая выдает монастырю на оплату работы хороших иконописцев "ис кабинета сто рублев".
Увы, недолго радовался строитель удачному предприятию и благорасположению императрицы. Спустя два месяца "нерасположение" монахам показала природа.
Из письма Иосифа Иринарху:
"..1727 года августа в 16 день были от нас посланы в Санкт-Петербурх иеромонах Феодосии да монах Сафроний, монах Иона... за монастырской нуждой... и оные иеромонах и монахи ис Питербурха едучи на Ладожском езере... потонули октября в 7 день и что у них было ис Питербурха покупки, такоже подаяния, все безвестно утерялось...".
Для монастыря, где на счету была каждая полушка, это был тяжелый удар. За перечислением утрат, которые подробно описывает Иосиф, читаются тяжелые думы строителя о будущем обители: Еще бы! Утрачено 70 рублей — чуть ли не годовое содержание всей братии; "два образа спасителевых"; прочая церковная утварь и богослужебные книги.
Не доехали до монастыря и. съестные припасы, в том числе "муки пшеничной 8 пуд" и "полтора ведра вина".
Утонули строительные материалы — железо и гвозди, веревки и клей, "заслон железный" и прочее, прочее.
Братия лишилась холста и сукна.
Пошли ко дну "двои сапоги новые" и "шуб работницких 13 поношенных овчинных".
Накануне зимы эти утраты переживались особенно тяжело.
Беда, как говорят, не приходит одна — год 1727 стал поистине роковым для монастыря.
Из письма Иосифа Иринарху:
"А ведомо вашему отечеству буди сего 727 года июня в ...день приезжали к нам разбойники и... монастырю изъян сделали, ружье которое было все взяли, також де суды рубили, а другие с собой взяли".
В связи со смертью сразу трех монахов в крайне ограниченных валаамской общине возник, так сказать, кадровый вопрос.
Из письма Иосифа Иринарху:
"Просим вашего отеческого благословления соблаговоли к нам прислать иеромонаха, а понеже у нас есть иеромонах, да от старости ради служить не может".
"А о работных людех как Ваше отеческое благословление соблаговолите: с пашпортами к нам не приходят, а без пашпортов держать не смеем, и в том нам остановка немалая, нанять здесь некого... а своим не управить".
Ответ Иринарха, на отеческую заботу и помощь которого надеялся Иосиф, был далеко не таким, какой ожидал получить строитель. Иринарх лишь напомнил о правительственном распоряжении "монахов и работных людей никакого звания без пашпортов не принимать и не держать".
Следующее послание Иосифа, датируемое 1728 годом, свидетельствует о крайнем упадке духа строителя:
"Прошу Вашего архипастырского благословления... чтоб пожаловал меня соблаговолил строительства переменить".
И тут же Иосиф срывается на другой тон, далекий от официального:
"Пожалуй, отец архимандрит, меняя перемени ким соблаговолишь, от себе из Кириллова монастыря прислать или кого у нас из братства благословишь..."
"Не могу больше" — кажется, должна быть следующая фраза. Однако, строитель берет себя в руки и пытается отчитаться о своей деятельности:
"А в обители у нас дал бог твоих ради отеческих молитв по сие в добром здравии. А конюший двор у нас ныне строитце...".
Только вот, "понеже ради бога (т. е. безвозмездно.— Авт.) трудиться не приходят, а нанять здесь некого... управляться некем" — С горечью сообщает Иосиф от отношении местного приладожского населения к монастырю.
И наконец — "Да еще вашему отеческому благословлению предлагаем. Монастырь наш ни в какой епархии не числится, а когда приедем в Питербурх за монастырской нуждой и нас принуждают "которой епархии?" — а мы и сказать не знаем...".
Такой поворот дела, видимо, насторожил Иринарха, поскольку с этого времени он как бы "сворачивает" свои связи с Валаамским монастырем. Так, он, отказавшись прислать нового иеромонаха ("за дальностью расстояния") и работных людей, предложил Иосифу найти подходящую кандидатуру из числа валаамских монахов. Наставник учит Иосифа, что если кандидат согласится стать иеромонахом, то необходимо "взять у него письмо с поручители, что бытство иеромонашенное во оном монастыре неисходно". Из дальнейшей переписки становится ясно, что некий монах Феофилакт дал, так сказать, "подписку о невыезде" с острова и взамен получил сан иеромонаха.
Проблема кадров для монастыря действительно стояла очень остро — от ее решения зависело быть или не быть самому монастырю.
В анналах истории обители сохранилось следующее предание, выразительное по своему названию — "Наказание злоумышлявших против обители" — и по содержанию.
Два попа, служивших в монастыре в 1721 году, составили начальству предложение об упразднении монастыря и собрались с ним в столицу. Явившиеся им во сне, перед поездкой, два черноризца (якобы, Сергий и Герман) "советовали им оставить такое предприятие, в противном случае угрожали им погибелью". Не обращая внимания на предостережение, те все же отправились в путь. Но вскоре близ одного из мысов Валаама Неожиданно разыгравшаяся буря "потопила их и снова сделалось тихо!". Этот мыс стали называть Поповым.
Похоже, что это предание отражает реальное событие из истории монастыря. В том 1721 году был принят церковный закон, которым предписывалось закрывать слабые и недееспособные монастыри, превращая их в приходские церкви. Показателем недееспособности считалось, кроме прочего, отсутствие в штате монастыря иеромонахов (только этот сан позволял проводить богослужение) и замещение их белыми священнослужителями. Закон запретил использование в монастырях бельцов.. Таким образом, наши челобитчики лишались службы и теряли место. Появление у них мысли ехать к начальству с доносом на недееспособный монастырь становится понятным, если учесть, что закон прямо предписывал превращать такие монастыри в приходские церкви.
Между тем, связи Валаама с Кирилловым монастырем практически прекращаются. Иринарх отказывает Иосифу "определить" валаамцев "платьем от Кириллова монастыря" и "ради нужные работы присылать от Кириллова монастыря работных людей".
Иринарх не согласился удовлетворить просьбу Иосифа Шарова об увольнении с настоятельской должности, однако надоумил его обратиться за помощью непосредственно к новой российской императрице Анне Ивановне.
С приходом к власти Анны Ивановны церковники почувствовали некоторое облегчение своего материального положения. Наиболее неимущие слои церковнослужителей получили ряд льгот в налогообложении. Подняли головы противники петровских преобразований в области церковной деятельности. Монастыри активнее прежнего добивались своих прав на крестьян и земельную собственность. Таким образом, многоопытный Иринарх учел конъюнктуру времени, когда посоветовал Иосифу обратиться с челобитной о возвращении приладожских и других имений бывшего Валаамского монастыря новой Валаамской обители. Как оказалось, наставник дал удачный совет своему ученику.
Итак, шел 1730 год.
В челобитной Иосифа Анне Ивановне, в частности, говорилось:
"В прошлых де даних годех обретавшийся в Водской Новгородского уезда пятине в Корельском присутствии (Валаамский монастырь), когда город Корелу и с уездом завоевал швед, тогда и... Спаской монастырь Валамский разорил и церкви божий и келлии, и ограды все пожгли, и живущих в том монастыре монахов изогнали и в тогдашнее время жалованные грамоты и всякие вотчинные крепости и протчие письма, ис которых иные сожжены, а другие подраны все без остатку, и того монастыря многие монахи и крестьяны з женами и с детьми от тех шведов побиты, а иные и врозь разбрелись, и тот Валамский монастырь многие годы был впусте...".
Не преминул Иосиф заявить, что в 1716 году самим Петром I "монастырь возобновить было поведено".
Объяснив таким образом уважительные причины запустения монастыря и обратясь к государственному авторитету Петра, строитель просил на основании сохранившихся в государственных архивах документов, свидетельствующих о правах монастыря на вотчины, передать бывшие владения вновь отстроенной обители.
Императрица проявила известную благосклонность к монахам и, опираясь на действительно выявленные документы, вернула обители часть вотчин бывшего Валаамского монастыря.
Из письма Иосифа Иринарху:
"Всемилостивейшая государыня императрица Анна Иоанновна самодержица всероссийская... для нашего скудного жития и для свейского разорения на пропитание пожаловала... соляные варницы, мельницу и двора монастырского и пожни со всякими угоди в Ковде волости, да в Кексгольмском уезде в Сакульском погосте двадцать три двора крестьян с землею и с пожней и со всякими угоди, да круг Валамского острова рыбные ловли".
Дело с выявлением бывших монастырских вотчин длилось около двух лет. Указ последовал в начале 1733 года, года, когда дела монастыря как будто стали поправляться. Вдохновленный благосклонностью императрицы, Иосиф сразу же начинает новую кампанию по возвращению других монастырских имений. Объясняя причины такой активности, Иосиф писал в канцелярию Кириллово-Белозерского монастыря, что возвращенных имений недостаточно — от "пожалованных крестьян питомства братии иметь и обители более распространить невозможно", кроме того, по мнению Иосифа, есть возможность получить и другие имения — "старинные же наши вотчины, которые ныне имеются ни за кем во владении, а которые хотя и владеют да без указу".
Видно, строитель собирался начинать тяжбу с какими-то незаконными владельцами имений бывшего монастыря. С кем собирался спорить Иосиф, не известно. Нам же известен только один владелец бывших монастырских земель. По любопытному стечению обстоятельств ими владела графская фамилия Мусиных-Пушкиных, глава которой И. А. Мусин-Пушкин был главным проводником петровской политики по отчуждению земельной собственности у церкви. Наверняка, эти имения достались графу при раздаче дворянам земель на Карельском перешейке, начавшихся еще в ходе Северной войны и продолжавшихся в течение всего XVIII века.
Надо сказать, что если Иосиф под незаконными владельцами имел в виду Мусиных-Пушкиных, то в данном случае он отважился на весьма опасное предприятие для монастыря.
В том же 1733 году Валаамский монастырь обратил на себя внимание еще одного сподвижника Петра I по церковной реформе, архиепископа и вице-президента Синода Феофана Прокоповича. Тогда, после очередного административного преобразования, Кексгольмский уезд, к которому относились и Валаамские острова, перешел в ведомство (по церковной линии) Новгородского архиепископа Феофана. По этому случаю в монастыре была сделана перепись имущества и строений, доставленная затем в резиденцию Феофана.
В то же время состоянием Валаамского монастыря заинтересовался епископ Вологодский, считавший, что поскольку Валаам приписан к Кириллово-Белозерскому монастырю, то поэтому находится в его ведомстве. Иосиф направляет соответствующую опись и Вологодскому епископу. Из нее мы, в частности, узнаем, что к 1735 году в монастыре состоял 21 монах, служителей и работников не имелось, а в казне было 6 рублей 73 копейки.
Следующий 1736 год вообще прошел под знаком "быть или не быть" монастырю. Неопределенное положение обители, забытой губернской и церковной администрацией, и до сих пор не причисленной ни к одной из епархий, вдруг со всей явью обнаружилось в столкновении интересов двух иерархов.
В самом начале 1736 года, как следует из протокола заседания, "некая ис первенствующих святейшаго Синода членов персона" заявила, что "на острове Валамском обретается монастырь имянованием Валамский" и "в том монастыре находится монашествующих число довольное и пребывает без всякого достодолжного над собою наблюдательного смотрения, приемля к себе и постригая противно указам кого хотят".
"Персона" высказала также "немалое сумнительство" по поводу того, что Валаамский монастырь приписан к Кириллово-Белозерскому монастырю и подчиняется Вологодскому епископу.
Такое положение, якобы "не безопасно есть дабы от своеволия каковых наиболших в том Валамском монастыре указам противностей произойти не могло".
По факту "своеволия и указам противности" Синод произвел расследование. В ходе его новый настоятель Кириллово-Белозерского монастыря (Иринарх, по всей видимости, к тому времени скончался) не смог доказать приписания к нему Валаамского монастыря. Тогда встал вопрос — каким образом вообще "появился на свет" Валаамский монастырь. По указу Петра I? Где этот указ? Увы, поиски указа Петра I о восстановлении монастыря не увенчались успехом. Нашелся лишь указ "бывшего князя Меншикова", как об этом блистательном сподвижнике Петра, закончившего свои дни в глухой ссылке, пренебрежительно говорилось о протоколе Синода.
Итак, сомнения возбудившего дело члена Синода, которым мог быть только Феофан Прокопович, подтверждались. Но в связи с отсутствием указа Петра I, единственного документа, могущего подтвердить законность существования Валаамского монастыря, дело принимало иной оборот, крайне неблагоприятный для самой обители и ее руководителя.
На Валаам была направлена воинская команда, задачей которой было — доставить в Санкт-Петербург руководителя монастыря и любого из служителей. Процитируем протокол заседания Синода: "Для того взятья послать... салдат трех человек... дабы они ехали и по приезде вышепоказанных людей взяли и в святейший правительствующий Синод за своим крепким (дабы они утечки и здравию своему повреждения учинить не могли) караулом привезли без всякого времени продолжения".
По возвращению в Санкт-Петербург командир рапортовал — был взят строитель Иосиф Шаров, а с ним еще один монах (служителей не оказалось); возвращение команды в Санкт-Петербург "с помянутыми колодниками" было благополучным. Сразу же состоялся допрос Шарова.
"Под страхом за неправдивое и утайное показание нетотию монашеского чина, но и жесточайшего в светском суде истязания" Иосиф ответил на вопросы следователей.
Судя по сформулированным в протоколе заседания Синода "вопросным пунктам", на которые предстояло ответить многострадальному Шарову, и его ответам, изложенным в рапорте следователей, допрос проходил примерно следующим образом. Вопрос: "Когда был сооружен Валамский монастырь?". Ответ: До моей бытности". Вопрос: "Подлинный указ где ныне имеетца?" Ответ: "Не знаю". Вопрос: "Для каковых резонов оной Валамской монастырь к Кириллову монастырю Белозерскаго приписан?" Ответ: "Не знаю". Вопрос: "До приписки тот Валамской монастырь числился в Синодальной ли области или в коей епархии?" Ответ: "Не знаю".
Вопрос: "Игументство ль в нем было или строительство?" Ответ: "Того я не знаю. А с моей бытности Валамской монастырь имелся и ныне имеется в ведомстве Кириллова монастыря Белозерскаго".
Вопрос: "Пашенной при монастыре колико десятин?" Ответ: "Того сказать не упомню".
Вопрос: "А на том де Валамском острове... по описи Кексгольмского баталиона капитана Василья Доможирова... показуется построенная часовня в прошлых годех была ли?"
Ответ: "Того не ведаю. Таковой часовни по приходе своем в тот монастырь, а имянно в прошлом 1719, не застал и ныне никакой часовни в том Валамском монастыре також и жителей на оном острове трех дворов крестьянских и двора бобыльского не имеется...". Отнекиваясь и во всем ссылаясь на настоятеля Кириллово-Белозерского монастыря Иринарха, Иосиф заявил далее, что сам он лишь выполнял распоряжения, присылаемые от Кириллова монастыря, епископа Ладожского и Карельского Аарона, а с 1733 года также от Новгородского архиерейского дома и Вологодского епископа.
В результате расследования дела о Валаамском монастыре I члены Синода констатировали: "О строении того монастыря высокославныя и вечнодостояныя памяти государя императора Петра Великого самодержца всероссийского указа... не имеется, а обретается с помянутой благословенной за рукой предреченного архимандрита Иринарха грамоты копия". (Имелось в виду письмо Иринарха Аарону, в которой содержится формулировка фальшивого указа Петра о строительстве на острове Валааме церкви?)
Строительство монастыря на Валааме было приписано противозаконной инициативе Иринарха — "утая прежнее на Валамском острове монастыря бытие объявлял оной архимандрит якобы вновь на том острове монастырь ему ведено строить по имянному императорского величества указа, каковаго... от Кириллова монастыря не объявлено, и гдеб тот указ быть имел не объяснено".
Итак, вопрос стоял определенно — быть или не быть монастырю на Валааме. Само его существование опровергало политический курс правительства, следовавший из петровской церковной реформы. Феофана, автора петровского "Духовного Регламента, определившего этот курс, не могло не возмутить противозаконное деяние Иринарха.
Тревожило Феофана и отсутствие "наблюдательного смотрения" за деятельностью монастыря. Ведь по его сведениям туда принимались и постригались беглые! А какие проповеди там читались и как вообще проводилась в жизнь государственная политика, если, как выяснилось, на остров не присылались правительственные указы?!
Боровшийся за очищение религии и церкви, Феофан Прокопович не мог пройти мимо опасной возможности того, чтобы монастырь стал прибежищем юродивых и притворно беснующихся, смущавших население. А кто мог ответить архиерею какие "чудеса" выдумывались в монастыре? И все это — благодаря преступному использованию имени Великого Петра...
К счастью для монастыря в его судьбе уже успела принять участие сама нынездравствующая императрица, наделившая монастырь крестьянами и вотчинами. Но что самое важное, выяснилось, что монастырь существовал на острове еще "от давних времен", еще до шведского разорения Карелии. Любопытно отметить, что руководство церкви, оказывается, не знало об этом явлении в церковной истории. И, конечно, церковных политиков располагало к монастырю то, что старый монастырь погиб от шведских завоевателей. Нынешние валаамские монахи, основавшие свою обитель на старом пепелище (пусть и незаконно) выглядели как преемники валаамских мучеников, сложивших головы за отечество. Да и само основание монастыря становилось возможным благодаря победам Петра над шведами. Таким образом, возвращение монастыря на карту приладожской Карелии становилось печатью православно-российской принадлежности края. Все это, безусловно, было принято во внимание—и новый монастырь получил законное право на существование.
Валаамский монастырь стал известен Феофану по крайней мере с 1730 года. То было трудное время для архиепископа. После смерти Петра противники церковных реформ энергично выступали и против главного помощника царя по делам церкви. Но царская власть взяла церковного реформатора под свою защиту, а для его противников эта борьба закончилась печально. Так в 1730 году за написание "возмутительного" сочинения "Житие новгородского архиепископа еретика Феофана Прокоповича" группа известных церковников была строго наказана. Одному из них, некоему раздиакону Ионе, обвинявшему Феофана в том, что "он церкви у себя дома не имеет" и "в мясоеды в во все посты мясо ест", было указано, что "непристойные укоризны" в адрес Феофана "хотя темно, однако касаются к поношению высочайшей чести и власти... за что по всем государственным правам должны быть казнены смертию". Но смилостившаяся императрица решила "бив кнутом" направить Иону в ссылку в Валаамский монастырь, "не выпускать никуда", "чернил и бумаги не давать".
Ссылка на остров Валаам была все же более легким наказанием, чем смертная казнь...
Мы не знаем как сложилась настоятельская деятельность Иосифа Шарова после разбирательства в Синоде. Удовлетворили ли его просьбу об освобождении от этой должности? Вряд ли. И надо думать смерть свою он встретил на Валааме — переход в другую обитель был запрещен законом.
В память о Шарове на Валааме сохранялся рукописный рассказ о том, как он сам однажды едва не принял смерть в волнах Ладожского озера на пути к Валааму (к этому "чудесному" рассказу мы еще вернемся), да оловянные его тарелки, бережно сохранявшиеся в ризнице монастыря, а в 1911 году выставленные во вновь открытом монастырском музее.
Похоже, однако, что земля Валаама сохранила память о еще одном известном нам обитателе монастыря. Весьма вероятно, что... Впрочем, по порядку.
Разведочные археологические работы на острове в 1987 году дали некоторые материалы, иллюстрирующие устройство и быт Валаама периода возрождения монастыря в XVIII веке. Эти материалы были получены в раскопе, размеченном в 50 м к югу от внешнего "каре" келейных корпусов центральной усадьбы. Здесь на площади 32 м² исследованы следы жилой постройки — по-видимому, обычного срубного дома, от которого в земле сохранились лишь масса железных гвоздей, осколки оконного стекла и остатки разрушенной печи: битый кирпич, обожженные камни, куски известкового раствора. Несмотря на небольшие размеры раскопа, в нем собрана довольно значительная коллекция бытовых предметов и утвари, принадлежавших обитателям дома. Найдены кухонные и столовые кухонные горшки и миски, железная сковорода, дужка бадьи, мотыжка — орудие огородника, ключ-отмычка от деревянного дверного замка, обломок подсвечника, подковка и бронзовые спиральки, на которых, наверное, висела лампада перед иконой в красном углу. Достаточно прозаический набор. Кто-то из обитателей дома любил и приодеться: из земли извлечены медная пуговица камзола и каблук парадного башмака, украшенный перевитым бронзовым жгутом. Но вот среди остатков разрушенной печи обнаружены несколько обломков изразцов — особых облицовочных керамических плиток, украшавших печь и одновременно обеспечивавших длительное сохранение ею тепла. Изразцовые печи не были редкостью в дворянских жилищах и домах зажиточных горожан, но они как-то плохо вяжутся с бытом братии небогатого монастыря. Недоумение, а потом и улыбки на лицах вызвали находки многочисленных осколков винной тары — стеклянных бутылей и штофов. На остатки чьего же дома наткнулись археологи?
Прежде всего необходимо поточнее датировать комплекс остатков жилища и связанных с ним предметов. Производство гладких полихромных изразцов типа найденных в раскопе было налажено в Санкт-Петербурге с 1710-х годов. Среди множества черепков керамической посуды оказались фрагменты двух столовых мисок и кувшина, украшенных полосами черного лощения. Чернолощеная столовая посуда — характерная продукция московских гончаров, изготовляли ее до конца XVIII века. Принадлежность всего комплекса к XVIII столетию подтверждали и другие находки. Далее уточнить датировку помогли старые планы и описания Валаама. На древнейшем из разысканных к настоящему времени плане монастыря 1751 года место раскопок показано пустующим: никаких домов к югу от ограды и келейных корпусов в то время не было. Отсутствовала застройка на этом участке и в 1777 году, когда в монастыре побывал и описал его приладожский помещик Я. Я. Мордвинов. Наконец, на известной литографии с изображением деревянного Валаамского монастыря, впервые опубликованной в книге путешествий академиком Н. Я. Озерецковским в 1792 году, место раскопок показано пустующим по-прежнему. Следовательно, чье-то жилище могло стоять здесь только в первой половине XVIII века, а точнее — в 1720—1740-х годах.
Теперь можно обратиться к документам первых десятилетий существования возрожденного Валаамского монастыря и попытаться найти в них какие-то сведения, сопоставимые с материалами раскопа. Внимание привлекают два письма, датированные 1727 и 1728 годами. Это письма настоятеля монастыря Иосифа Шарова, адресованные Кириллово-Белозерскому архимандриту Иринарху. В них сообщается о проживании при монастыре одного светского лица, богатого "вклатчика" Василия Агапитова, поддерживающего монастырь и по каким-то причинам заинтересованным в существовании и укреплении православной обители на Валааме. Из писем настоятеля явствует, что жизнь этого человека при монастыре была полна драматизма. Так, в июне 1727 года, пишет Шаров, "приезжали к нам разбойники и вклатчика нашего Василья Агапитова пограбили, а денег у него взяли семьсот рублев". В следующем 1728 году Агапитова постигло новое несчастье — он стал погорельцем, о чем Шаров писал: "вклатчик который у нас в монастыре Василей Агапитов, и онаго 727 году разбойники пограбили, а в нынешнем 728 году келлии, которые купил у нас, згорели, також де и который его был скарб все згорело". Шаров сетует на то, что при тушении пожара были сломаны еще две монастырские кельи.
Очень похоже, что остатки жилища, вскрытые в раскопе, и принадлежали неудачливому вкладчику Агапитову. Все сходится: и даты, и расположение дома за чертой монастыря (вкладчик — не монах), и вполне светская изразцовая печь, и даже осколки винных бутылок и штофов. Как видно, после ограбления и пожара Агапитов не стал отстраивать дом, а перебрался подальше от лихого места.