...НА ТОЙ ВОЙНЕ НЕЗНАМЕНИТОЙ.
(с) А.Григорьев

       Во время недавней встречи на высшем уровне в Хельсинки была подписана советско-финляндская декларация, на основе которой обе стороны обязались строить свою международную политику, взаимодействие в интересах мира, свое добрососедство и сотрудничество. В документе подчеркивалась и ценность опыта, накопленного за десятилетия действия Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи 1948 года. Суть этих положений декларации особенно значительна, если учесть, что в истории взаимоотношений наших двух стран были и весьма трагичные времена. «Суровые войны научили народ Финляндии, что именно маленькой нации следует учитывать интересы безопасности большого соседа и остерегаться строить свое будущее, полагаясь на заморскую помощь и симпатии» — так сказал об этом на обеде в президентском дворце Мауно Койвисто. В ответной речи М.С. Горбачев подчеркнул: «История тесно переплела наши судьбы. И мы с вами не оказались неблагодарными. Мы оставим в ее сокровищнице уникальный пример равноправия отношений, взаимного уважения и доверия. И это несмотря на отнюдь не благостное прошлое, а временами даже жестокую вражду». В эти дни исполняется ровно полвека с начала самой жестокой вражды между двумя народами — советско-финской войны 1939—1940 годов...

       1943 году, на переломе войны, Александр Твардовский написал стихотворение, названное им «Две строчки»:

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу, —
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Промерзший, маленький, убитый,
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.

       Ее и впрямь заслонила своею вселенскою трагедией, ту «войну незнаменитую», война Великая Отечественная. А между тем боевые действия на Карельском перешейке, начатые Красной Армией 30 ноября 1939 года и закончившиеся подписанием мирного договора в Москве 12 марта 1940 года, сыграли весьма важную роль и в международных отношениях Советского Союза, и во внутриполитическом развитии нашей страны.

Карельский перешеек. Февраль 1940 г. Командир И.П. Ракитин ставит боевую задачу. фото Н.Смирнова.

       Чтобы рассказать о том, с чего это началось, стоит немного напомнить о совместной истории обоих народов. Находившееся в составе Российской Империи с 1809 года Великое княжество Финляндское пользовалось внутренней автономией, которая, однако, в 1910—1914 годах была фактически ликвидирована царским правительством. Временное правительство Российской Республики в марте 1917 года восстановило автономию Финляндии, но выступило против ее полной самостоятельности.
       Большинство финнов приветствовали победу Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, видя в этом залог получения их страной независимости — и она действительно была провозглашена сеймом 25 ноября (6 декабря) 1917 года. За подписью В.И. Ленина Совнарком РСФСР 18(31) декабря того же года принял декрет о признании этой независимости.
       Начало 1918 года знаменуется рабочей революцией в Финляндии — боями Красной гвардии с белыми войсками (во главе с бывшим царским генералом бароном Карлом Густавом Эмилем Маннергеймом), формированием в Хельсинки революционного правительства (Совета народных уполномоченных) и верховного органа власти (Главного рабочего совета). 1 марта в Петрограде был подписан Договор об укреплении дружбы и братства между РСФСР и Финляндской социалистической рабочей республикой.
       Однако революция в Финляндии была подавлена объединенными силами национальной буржуазии и кайзеровской Германии. С тех пор отношения наших двух стран развивались сложно и противоречиво. В 1920 году они заключили Тартуский договор, по которому ради достижения мира Советское правительство пошло на некоторые территориальные уступки. В 1932 году был подписан пакт о ненападении, продленный два года спустя на 10 лет.
       И все же недоверия, враждебности — сначала тайных, потом и открытых — с обеих сторон становилось все больше. Официальная пропаганда Хельсинки настойчиво подчеркивала роль финского народа как «защитника западного мира от русского империализма», но при этом не стеснялась и выражать претензии «Великой Суоми» на так называемую Восточную Карелию.
       В свою очередь Москва к концу 50-х годов характеризовала нашу северную соседку едва ли не так же однозначно, как и соседку западную (правительство Польши в советской печати нередко именовалось «фашистским»).
       Разумеется, основания для беспокойства у нас были, особенно после прихода Гитлера к власти в Германии и начала ее интенсивного военно-политического сближения с Финляндией. Об этом много позже убедительно скажет покойный ныне президент Урхо Калева Кекконен: «Тень Гитлера в конце 50-х годов распространилась над нами, и финское общество в целом не может поклясться, что оно не относилось к ней с определенной симпатией». Да, о реальной военной угрозе Финляндии Советскому Союзу говорить не приходилось, однако в Кремле не исключали возможности того, что какая-либо держава Запада (Сталин ставил здесь на первое место скорее не Германию, а Англию и Францию) попытается использовать в агрессивных целях плацдарм Суоми, даже без согласия Хельсинки и невзирая на советско-финляндский пакт о ненападении.
       Безопасность наших северо-западных рубежей и впрямь была под угрозой: госграница проходила всего в 52 километрах от Ленинграда. И СССР попытался путем переговоров и решить конкретные пограничные вопросы, и добиться общего улучшения отношений с Финляндией. С апреля 1938 года до ноября 1939-го переговоры продолжались, хотя и без заметного успеха. Что предлагал СССР? Заключение общего либо ограниченного (акваторией Финского залива) договора о взаимопомощи в обороне от агрессии, перенос на 70 километров границы от Ленинграда в обмен на территорию в Карелии, аренду ряда островов для советских военно-морских баз. Финляндия в ответ заявляла о своем нейтралитете и от всех этих предложений отказывалась.
       К сожалению, одновременно с переговорами обе стороны, явно не доверяя друг другу, усилили подготовку к тому, чтобы решить конфликт с помощью оружия, в Финляндию зачастили военные специалисты из Англии, Швеции, Германии, форсировалось укрепление знаменитой линии Маннергейма. Не дремали и мы. В марте 1959 года нарком обороны Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов приказал новому командующему Ленинградским военным округом командарму 2 ранга К.А. Мерецкову проверить готовность войск на случай вооруженного конфликта с Финляндией. Меры, принятые в ЛВО весной и летом в соответствии с этим приказом, естественно, были отмечены финнами.

Противотанковые надолбы. фото Н.Янова.

       Можно предположить также, что им в той или иной форме и степени (нельзя исключить и сознательную утечку информации из Берлина в Хельсинки) стало известно о секретном дополнительном протоколе к советско-германскому договору о ненападении от 25 августа 1939 года, где говорилось, в частности: «В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР...» Намек на возможные «территориальные и политические преобразования» в Финляндии, а также разграничение сфер влияния в Восточной Европе вряд ли прибавили финской стороне желания проявлять инициативу или идти на компромиссы входе переговоров. Тем не менее их очередной раунд начался 12 октября 1959 года. Но одновременно финны усилили концентрацию войск на Карельском перешейке, а в своей печати развернули кампанию против любых соглашений с СССР, которые якобы угрожают независимости и суверенитету Суоми. В свою очередь командующему ЛВО был дан приказ срочно готовить планы «прикрытия и контрудара».
       Вскоре назревший конфликт выплеснулся и на страницы нашей печати. 1 ноября был опубликован доклад Председателя Совнаркома и народного комиссара иностранных дел В.М. Молотова на внеочередной, пятой сессии Верховного Совета СССР 1-го созыва. Там говорилось: «Советско-финские переговоры начались недавно по нашей инициативе. Что являлось предметом этих переговоров? Нетрудно понять, что в современной международной обстановке, когда в центре Европы развертывается война между крупнейшими государствами, чреватая большими неожиданностями и опасностями для всех европейских государств, СССР не только имеет право, но и обязан принимать серьезные меры для укрепления своей безопасности. При этом естественно, что Советское правительство проявляет особую заботу относительно Финского залива, являющегося морским подступом к Ленинграду, а также относительно той сухопутной границы, которая в каких-то 30 километрах нависла над Ленинградом. Я напомню, что население Ленинграда достигло трех с полови- ной миллионов, что почти равно населению всей Финляндии, насчитывающей 3 миллиона 650 тысяч жителей. (Веселое оживление в зале)...».
       Не стоит задерживать внимание на своеобразном юморе Предсовнаркома, который, по свидетельству близко знавших его людей, был начисто лишен этого чувства (жаль, конечно, что такое «остроумие» с явным налетом великодержавности вызвало наивное веселье депутатов). Пропустим и филиппики Молотова против «заграничной прессы, чье беспардонное вранье просто не заслуживает опровержения» (здесь зал почему-то опять смеялся).
       Остановимся на пассаже доклада, где были изложены самые последние советские предложения финнам:
       1. отодвинуть на несколько десятков километров границу на север от Ленинграда (в обмен на вдвое большую территорию в Советской Карелии);
       2. аренда территории у входа в Финский залив для размещения военно-морской базы;
       3. обмен нескольких островов, а также части полуостровов Рыбачий и Средний в Баренцевом море на вдвое большую территорию;
       4. в случае принятия своих основных предложений СССР готов отказаться от возражений против вооружения Финляндией Аландских островов.
       3 ноября «Правда» сообщила: «На другой же день после речи тов. Молотова, которая внесла полную ясность в вопрос о советско-финляндских переговорах, министр иностранных дел. Финляндии г-н Эркко выступил с речью, которую нельзя расценить иначе как призыв к войне против СССР. Предложение СССР о мирных переговорах и об укреплении дружественных связей с Финляндией министр объявил покушением на государственный суверенитет Финляндии. «Требование СССР, — утверждает г-н Эркко, — касается якобы отдаления границы у Ленинграда на несколько километров. Но, с точки зрения Финляндии, это — русский империализм... Всему есть свои границы. Финляндия не может пойти на предложение Советского Союза и будет защищать любыми средствами свою территорию, свою неприкосновенность и независимость...»
       «Правда» не преувеличивала непримиримости тона, в котором было составлено заявление финляндского министра. Более того, Э-Эркко весьма жестко управлял из Хельсинки своей делегацией в Москве. Возглавлявшему ее опытному дипломату Ю. Паасикиви на одном из этапов удалось сблизить позиции сторон, однако тут же последовал резкий окрик со стороны Э. Эркко, который, кстати сказать, не ставил в известность о своих действиях ни правительство, ни парламент страны, ни командование армии.
       Министра иностранных дел поддерживали также министр обороны Ю. Ниукканен и министр финансов правый социал-демократ В. Таннер. А 15 ноября финская делегация вообще отбыла домой, где, как цинично заявил тот же Эркко, у нее были «более важные дела». Все это так, и многие финские историки не отрицают виновности своей стороны за срыв переговоров. А как вела себя другая сторона?

УР Сумма. фото Н.Петрова и В.Темина.

       В тот же день 5 ноября, когда «Правда» сообщила о вызывающем выступлении Э. Эркко, она поместила и такой комментарий: «Наш ответ прост и ясен. Мы отбросим к черту всякую, игру политических картежников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что. Мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всякие препятствия на пути к цели». Не будет преувеличением вывод, что и эти слова «нельзя расценить иначе как призыв к войне...» — против Финляндии. Вскоре, особенно после отъезда делегации Ю.Паасикиви, подобный стиль становится характерным для всех наших публикаций на данную тему. Тем временем с обеих сторон нарастало военное противостояние: финны увеличили число своих дивизий на Карельском перешейке с двух-трех до семи, начали эвакуацию населения не только из пограничных районов, но и из Хельсинки; мы тоже сосредоточивали войска на перешейке, создали Мурманскую армейскую группу. А на страницах печати война уже шла...
       Сообщение из Хельсинки в «Правде» за 15 ноября: «...Вся страна превращена в сплошной военный лагерь. Под ружьем находятся, как говорят, 25 возрастов... По вечерам в Хельсинки маршируют вооруженные отряды, проводится затемнение... Правительство явно не хочет договора с СССР». Информация в номере от 16 ноября: «Правящие круги непрерывно поощряют антисоветскую пропаганду. Особенно усердствует печать. Считается прямым долгом постоянно, систематически писать всякие небылицы о Советском Союзе, оскорблять его государственные органы. В армии, в печати, повсюду усиленно проповедуется ненависть к «москалям»...»
       Тревожность корреспонденций из Хельсинки росла день ото дня: «Бедственное положение трудящихся вызвано военными мероприятиями правительства», «вопреки здравому смыслу финские правящие круги, следуя своей непримиримой антисоветской политике, катятся по наклонной плоскости», «финляндские правящие круги не прекращают своей подозрительной политической игры»... И вот первая полоса «Правды» от 26 ноября, фельетон без подписи автора, заголовок — «Шут гороховый на посту премьера»:
       «Финляндское правительство боится выступить в своем парламенте. Зато премьер-министр Каяндер охотно выступил 25 ноября в концерте. Играла музыка, премьер говорил. Финляндскую буржуазию надо развлекать в ее нынешнем тяжелом положении. Каяндер развлекал, как мог. Он обнаружил незаурядное дарование шута... Шут гороховый стал на голову и погрозил ногой Советскому Союзу, который будто бы покушается на независимость Финляндии. Поза поистине величественная!..»
       Нет сомнения, что разрешение либо приказ «Правде» на то, чтобы таким образом изгаляться над главой иностранного правительства могло дать лишь одно лицо в СССР. Весьма возможно, что оно, это лицо, дало даже заголовок для фельетона: так и слышится здесь знакомый стиль, приперченный характерным акцентом, — «шют гарохавий»... После подобных публикаций в главной советской газете вряд ли было реально ожидать мирного разрешения конфликта. Так и произошло.

Хоттиненский УР. фото Н.Янова.

       «Ленинград, 26 ноября. (ТАСС) По сообщению штаба Ленинградского округа, 26 ноября в 15 часов 45 минут наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артогнем. Всего финнами произведено семь орудийных выстрелов. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранены семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант. Для расследования на место выслан начальник первого отдела штаба округа полковник Тихомиров. Провокация вызвала огромное возмущение в частях, расположенных в районе артналета финнов».
       Одновременно с тассовской телеграммой газеты напечатали ноту Советского правительства, которая с удивительной быстротой, всего через несколько часов после инцидента, была вручена посланнику Финляндии в Москве А.С. Ирие- Коскинену и в которой, в частности, говорилось: «Советское правительство не намерено раздувать этот возмутительный акт нападения со стороны частей финляндской армии, может быть, плохо управляемых финляндским командованием. Но оно хотело бы, чтобы такие возмутительные акты впредь не имели места. Ввиду этого Советское правительство, заявляя решительный протест по поводу случившегося, предлагает Финляндскому правительству незамедлительно отвести свои войска подальше от границы на Карельском перешейке — на 20—25 километров и тем самым предотвратить возможность повторных провокаций». Еще удивительнее, что в тех же газетах за 27 ноября уже даны отчеты с митингов ночных смен на предприятиях Москвы, Ленинграда, Киева («На удар провокаторов войны ответим тройным ударом!» — гласила резолюция «Трехгорной мануфактуры»). Шквал подобных сообщений захлестывает печать в следующие дни: «Грозен гнев советского народа», «Пусть авантюристы пеняют на себя», «Краснознаменный Балтийский флот готов сокрушить врага», «Не просунуть финским свиньям свое рыло в советский огород»...
       А что же финны? В ответной ноте они заявляли: «... из данных расследования вытекает, что упомянутые выстрелы были произведены 26 ноября между 15 часами 45 минутами и 16 часами 5 минутами по советскому времени с советской пограничной полосы, близ упомянутого Вами селения Майнила. С финляндской стороны можно было видеть даже место, где разрывались снаряды, так как селение Майнила расположено на расстоянии 800 метров от границы, за открытым полем». Финская сторона также выразила готовность «приступить к переговорам по вопросу об обоюдном отводе войск на известное расстояние от границы» и «совместно провести расследование по поводу данного инцидента».
       Однако 29 ноября по радио уже звучала речь В.М. Молотова, начинавшаяся словами: «Граждане и гражданки Советского Союза!.. В последние дни на советско-финляндской границе начались возмутительные провокации финляндской военщины...»
       Прервем на время эту цитату. Снова зададим вопросы: было ли советским руководством сделано все, чтобы не допустить кровопролития? Решило ли оно применить силу в самый последний момент, исчерпав все дипломатические возможности, или же делало ставку на военные действия заблаговременно? К сожалению, приходится ответить: нет, не было... да, заблаговременно... Важное свидетельство в пользу именно таких ответов дают опубликованные наконец и у нас в стране воспоминания Н.С. Хрущева:
       «Однажды, когда я приехал в Москву, — это, по-моему, уже была поздняя осень 1939 года, Сталин меня пригласил к себе на квартиру: «Приезжайте ко мне, покушаем. Будут Молотов и Куусинен». Куусинен тогда работал в Коминтерне.
       Я приехал в Кремль, на квартиру к Сталину. Начался разговор, и по ходу его я почувствовал, что это продолжение предыдущего разговора. Собственно, уже реализация принятого решения о том, чтобы предъявить ультиматум Финляндии. Уже договорились с Куусиненом, что он возглавит правительство создающейся Карело-Финской ССР.
       Было такое мнение, что Финляндии будут предъявлены ультимативные требования территориального характера, которые она уже отвергла на переговорах, и если она не согласится, то начать военные действия. Такое мнение было у Сталина. Я, конечно, тогда не возражал Сталину. Я тоже считал, что это правильно. Достаточно громко сказать, а если не услышат, то выстрелить из пушки, и финны поднимут руки, согласятся с нашими требованиями...
       Тогда Сталин говорил: «Ну вот, сегодня будет начато дело». Мы сидели довольно долго, потому что был уже назначен час. Ожидали. Сталин был уверен, и мы тоже верили, что не будет войны, что финны примут наши предложения и тем самым мы достигнем своей цели без войны. Цель — это обезопасить нас с севера.
       Вдруг позвонили, что мы произвели выстрел. Финны ответили артиллерийским огнем. Фактически началась война. Я говорю это потому, что существует другая трактовка: финны первыми выстрелили, и поэтому мы вынуждены были ответить.
       Имели ли мы юридическое и моральное право на такие действия? Юридического права мы, конечно, не имели. С моральной точки зрения, желание обезопасить себя, договориться с соседом оправдывало нас в собственных глазах».
       «В собственных глазах нас оправдывало» то, что, как следовало из речи Молотова, «на наши предложения правящие круги Финляндии ответили враждебным отказом и нахальным отрицанием фактов». В конце своего радиообращения к народу Предсовнаркома, отметив, что «мы считаем Финляндию, какой бы там режим ни существовал, независимым и суверенным государством во всей ее внешней и внутренней политике», произнес несколько выбивавшуюся из контекста фразу: «Народы нашей страны готовы и впредь оказать помощь финляндскому народу в обеспечении его свободного и независимого развития...»
       Глава Советского правительства объявил, что СССР считает себя свободным от обязательств по пакту о ненападении, и сообщил об отзыве из Финляндии всех советских политических и хозяйственных представителей. Вечером войска ЛВС) получили приказ за подписями Мерецкова и Жданова «перейти границу и разгромить финские войска». Боевые действия были начаты утром 30 ноября 1939 года.
       Еще раз обращаю внимание на слова Молотова насчет «готовности оказать помощь финляндскому народу». В приказе же войскам ЛВС) говорилось: «Мы идем в Финляндию не как завоеватели, а как друзья и освободители финского народа от гнета помещиков и капиталистов».

Правда.

       То, как конкретно мыслилось это «освобождение», стало ясным буквально через день — из сообщения ТАСС от 1 декабря из Ленинграда: «Сегодня в гор. Териоки по соглашению представителей ряда левых партий и восставших финских солдат образовалось новое правительство Финляндии — Народное Правительство Финляндской демократической Республики...» Одновременно газеты поместили сообщения об установлении Советским Союзом дипотношений и заключении договора о взаимопомощи и дружбе с ФДР. Трудно сказать, чего было больше в этом демонстративном акте — монархизма Сталина, который уже приобрел вкус к тому, чтобы мановением руки определять судьбы народов, или же догматизма советской пропаганды тех времен, убежденной и убеждавшей, будто народы мира ждут освобождения от эксплуатации с помощью красноармейских штыков. Особенно выразительны в этой истории сообщения о «радиоперехвате» обращения ЦК Компартии Финляндии к народу своей страны (ЦК находился в Москве), а также то, что известный деятель мирового коммунистического движения, член президиума и секретариата Исполкома Коминтерна Отто Вильгельмович Куусинен, назначенный «председателем Народного Правительства ФДР», камуфляжно назван в официальных документах «господином» или что комдив РККА финн Аксел Антгила получил пост «министра обороны ФДР». Уверенность Сталина и его окружения в неизбежном успехе предприятия с ФДР выразилась и таким своеобразным способом: 4 декабря шведский посланник в Москве Винтер сообщил Молотову о желании финляндского правительства приступить к новым переговорам с СССР; «тов. Молотов, — говорилось в заметке «Правды» по этому поводу, — объяснил г- Винтеру, что Советское правительство не признает так наз. «финляндского правительства», уже покинувшего г. Хельсинки и направившегося в неизвестном направлении, и потому ни о каких переговорах с этим «правительством» не может теперь стоять вопрос. Советское правительство признает только Народное Правительство Финляндской Демократической Республики...»
       Между тем, вопреки заверениям наркома обороны, «первого маршала» Клима Ворошилова («Мы должны победить врага, если он осмелится на нас напасть, МАЛОЙ КРОВЬЮ, с затратой минимальных средств и возможно меньшего количества жизней наших славных бойцов»), бои на линии Маннергейма оказались кровавыми и затяжными...
       Тема собственно «советско-финской кампании» требует особого разговора, и вести его следует на фоне тогдашнего состоянии РККА, фактически обезглавленной сталинскими репрессиями. Кстати, в неудачах финской войны Сталин и его окружение опять-таки обвиняли «врагов народа» среди командного состава (24 января 1940 года по приказу Ворошилова и Берия за пятью действовавшими на фронте армиями было расположено 27 контрольно-заградительных отрядов НКВД по сто человек в каждом...).

Финский дот на высоте 65.5 фото Н.Петрова и В.Темина.

       Все же прорыв Красной Армией линии Маннергейма и продвижение в глубь Финляндии вынудили Хельсинки вновь предложить переговоры. В Москву прибыла делегация во главе с тем же Ю. Паасикиви, и 12 марта 1940 года был подписан договор о мире. Сообщая об этом в докладе на заседании Верховного Совета СССР 29 марта, В.М. Молотов как бы между прочим заметил: «...соглашение между СССР и Финляндией вскоре состоялось... В связи с этим встал вопрос о самороспуске Народного Правительства, что им и было осуществлено». По договору к СССР отошли Карельский перешеек (с Выборгом северная и западная части Ладоги, часть полуостровов Рыбачьего и Среднего, в аренду на 50 лет нам был сдан полуостров Ханко в обмен на вывод советских войск из области Петсамо. Мы улучшили стратегические позиции на северо-западе, хотя и дорогой ценой.
       Говоря о нелегких дипломатических усилиях, предпринимавшихся для прекращения кровопролития, следует отметить активность правительств Швеции и Норвегии, а также поистине героическую работу двух женщин — финской писательницы Хеллы Вуолийоки и советского полпреда в Стокгольме Александры Михайловны Коллонтай.
       ...Трудно сказать, как в действительности воспринимали финскую войну у нас в стране в ту далекую пору — под гром митингов, в атмосфере страха перед большой войной, уже полыхавшей в Европе, и надежд на «вождя». Да и сегодня эта тема звучит разве что в связи с 50-летием. Но следующие два свидетельства — одно из художественной литературы, второе из читательской почты — мне представляются очень выразительными.
       «...Ну, то, правда, не война была, а «кампания». Точно, «кампания с белофиннами». Ах, тит его мать, гениальный все же был душегуб ! Как он их по-боевому назвал — «белофинны». Кто их разберет, захватчики они, не захватчики, а белофинны — это ясно: белые, значит, а белых еще не забыли, так винтовка легко в руку идет, знаешь, с кем воевать. А так-то финны они, финляндцы.
       Н-да, ну победили мы их... Ну, как победили? Сами рады были, что они нам мир предложили. А они-то все-таки умные, они ж понимали, что мы же все наши головы положим за правое дело и за отца любимого всех народов, — зачем это им? Лучше же миром людей сохранить, а территории все равно мало будет, всем ее мало. И в Отечественную они тоже умно поступили: свое оттяпали до бывшей границы, а дальше не пошли, сколько им Гитлер ни приказывал. Вот бывают же умные народы] Нам бы у них ума поднабраться, у белофиннов этих, — то есть я финны хотел сказать, финляндцы» (из повести Георгия Владимова «Верный Руслан»).
       «...А как быть потомкам погибших в снегах Финляндии в 1939—1940 годах? Разве нам не нужна эта память? Что-то я не встречал в печати за почти пятидесятилетний период после этих событий упоминания о финской кампании, о ветеранах этих боев. Или достаточно было объявить войну непопулярной и этим вычеркнуть из памяти народной тысячи павших, искалеченных? Братские могилы в безвестности, заброшены в лесах Карелии, на островах и полуостровах Выборгского залива. На братских могилах не сохранились памятники или они поросли деревьями. Как же так?.. Не надо вдаваться в дебри высокой политики и искать виновников этой войны. Виноваты как Советское правительство, так и финское, которые не смогли разрешить свои разногласия мирным путем. Как нашему народу, так и финскому эта война стоила крови... Боль утраты близких живет в сердцах вдов, сыновей и внуков» (из письма в «Правду» В.Кирюхина, г. Зеленодольск Татарской АССР). Что можно к этому добавить? Разве что тяжкий итог той «незнаменитой» войны для нашего народа. По данным, опубликованным в советской печати, за 105 дней боев Красная Армия потеряла 289 510 человек, из них 74 тысячи убитыми и 17 тысяч пропавшими без вести (остальные — раненые и обмороженные).