Из книги "По родному краю. Сборник статей по отечествоведению."
Составитель В.Львов.
1902 г.

Поездка на водопад Кивач.


К. Случевский.


       Для посещения знаменитого водопада, воспетого Державиным, мы выехали из Петрозаводска в 8 часов утра. Июльское утро было жаркое, и день обещал быть палящим, утомительным.
Первая перекладка лошадей совершена в 17 верстах, в селе Шуя. По обоим берегам широкой реки Шуи, состоящее из отдельных деревень, раскинулось богатое село, очень людное и древнее, на много лет более старое, чем сам Петрозаводск, потому что оно поминается в писцовых книгах XVII века. Маленькие куполы и шпили двух старинных церквей-погостов высились над гладью широкой долины, обрамленной олонецкими лесистыми холмами, и терявшимися вдали безсчетными, хорошо обстроенными, крестьянскими дворами. В Шуе переправили нашу коляску на паром.
       Петербург единственная столица в мир, имеющая не вдали от себя три величественных водопада, известных, по праву, всему белому свету. Это Нарвский водопад, в шести часах езды по Балтийской железной дороге, Иматра, в Финляндии, в двенадцати часах, и, наконец, Кивач, Олонецкой губернии, в двух сутках прекрасного пароходного сообщения по Неве, Ладожскому озеру, реке Свири и Онежскому озеру, и в 65 верстах почтовою дорогою от города Петрозаводска, раскидывающагося на горе, на самом берегу последняго из названных озер. Посещение Кивача требует, если ехать от Петрозаводска, двенадцати часов времени в оба конца.
       Шуя - село торговое, ярмарочное, дома прочные, большей частью двухэтажные; над верхними балкончиками некоторых из них, из под длинных сетей, виднелось вяленое мясо - весьма почитаемый здесь способ заготовки для рабочих. Женския одеяния богаты; особенно замечательны кокошники, поднизи, серьги, монисты, украшенный нитками мелкаго, находимого в здешних реках жемчуга.
Вслед за Шуей местный олонецкий пейзаж проступает с полною яркостью: безконечное множество озер, гранитныя и дюритовыя обнажения древних скал, поросших густым чернолесьем. Дубов здесь нет уже совсем, клены очень редки, за то царствуют вечно зеленая хвоя, береза и множество осин.
Осина, как известно, то дерево, на котором, по оригинальному преданно, повысился Иуда, и этому обязана она своими местными, особенными качествами. Так, по мнению мало образованных крестьян, против заклятых, т.е. против таких людей. чрез которых влияет на смертных нечистая сила, действует осиновый лист; осиновый кол вбивается в спину умершему заклятому, чтоб он не вставал; на недалекой от Петрозаводска Вознесенской пристани, в случае пожара на котором из множества скученных судов, необходимо бывает потопить судно, для чего обязательно сделать в нем пробоину и воткнуть в нее непременно осиновый кол?! Все это местныя поверья Олонецкого края, которыя мало по малу уступают место более здравым воззрениям; осин тут, действительно, очень много, и разных сортов, что нетрудно заметить всякому проезжающему. Гораздо труднее убедиться в том, что однообразные пологи мхов и лишаев, от белых и желтых до красных и темнобурых, одевающее скалы, вовсе не так однообразны, как кажется; их неисчислимое количество видов и они составляют большинство местной флоры, как по числу пород, так и по распространению. Они так живучи, так цепки, эти маленькия хорошенькия создания, что покрывают даже самыя плотныя породы кварца, гранита и яшмы.
       При перекладке лошадей на станции Косалме, можно осмотреть добычу руды на Укшезере. Озерная железная руда, состоящая из более или менее крупных катышков, образовалась, вероятно, от разложения серных колчеданов; она залегает по дну озер на большей или меньшей глубине слоями различной мощи и поднимается из воды деревянным черпаком на плоты. Добыча ея составляет один из существенных заработков местного населения; озера обезрудевшия снова рудою не наполняются, но запасы руды все-таки необозримо велики. Такая же руда есть и в болотах. Ее поднимают со дна озера на плоты, как сказано, простыми черпаками и тут же промывают на грохоте.
Кончезерский чугунно-литейный заводь - третья станция. Это тот единственный завод, который в 1783 году, когда, вследствие дороговизны работ, закрыты были всё заводы Олонецкого края, продолжал свою работу. Раскинут он очень красиво. Три озера: Укшезеро, Кончезеро и Пертозеро, составляя как бы одно целое, расположены тут террасами, одно выше другого. Пертозеро лежит на четыре сажени выше Кончезера; скалистые перешейки, как горбы чудовищных допотопных животных, высятся между ними, отделяя их водныя равнины. Завод расположен на самом высоком центральном мест, и новая церковь его видна издали. Видимое водное пространство, перерезанное мысами и островами, очень велико; обрамленное безконечною бахрамой зелени лесов, расположенных по изогнутой линии холмов и ложбин, оно образует светлыя прогалины вдаль и самые характерные первые планы пейзажа, которыми нельзя не любоваться.
На Кончезере, говорят, столько островов, сколько дней в году, и всё они расположены вдоль озера и носят имена святых; один только остров, Бог знает почему, лег поперек, и за это кличка ему „Дурак." Это обязательно разсказывают всякому проезжающему. В этнографическом отношении любопытно то, что. Кончезеро отделяет корельския поселения от русских, и на двух берегах его звучат два разных языка.
Пертозеро, вдоль которого шел наш дальнейший путь, окружено дюритами - замечательными жильными месторождениями медных руд, когда то разработывавшихся. В этих местах население главным образом корельское. Корелов считается в крае всего - около 40000 человек; корелы есть и в Новгородской губернии. Оттесненные когда-то новгородцами, обращенные в христианство 600 лет тому назад, корелы отодвинулись в более глухия места края, предоставив лучшия русским. Они люди робкие и довольна терпеливо выносят данныя им клички: „корешки", „белоглазой корехи"; деревни их большею частью бедны, нелюдны, 2-6 дворов; церквей, часовен, крестов - множество: это память пустынножителей. Попадаются избы, построенныя 200 лет назад, избы корелов, большею частью, двухэтажныя, благодаря обилию леса прочны, хороши, но это почти единственное, что свидетельствует о благосостоянии: хлеб пополам с соломой и сосновою корой не редкость. Охота и рыбная ловля здесь существенное подспорье крестьянского быта. Оно и не мудрено, так как 1/6 часть края - вода, а 5/6 - лес.
Рыбныя ловли бывают очень обильны: ловят рыбу неводами, мутниками, мережами, мордами; уловы на удочку дают иногда до двух пудов в день: язь, сиг, плотва, снитки,, щука, окунь, ерш - главная добыча.
       Близость к воде обусловливала, к несчастью, сильную веру в водяников и целый ряд легенд и песен. Тут, на севере нельзя, конечно, ожидать яркости южно-русских сказок, где дева вдевает в иглу солнечные лучи и вышивает ими на основе, сделанной из волос; тут больше сходства с финскою, мрачной песнею, где певец „Калевали" говорить, что он „срывает песни свои с вересков", что „мороз учил его песням, и дождь приносил слова".
Невидимый мир существ, по грубому мнению многих местных людей, населяет наш мир и странно сжился с христианскими понятиями. По океану-морю, говорит одна из былин, плавали две птицы гоголи: один белый - Господь, другой черный - Сатана. По повелению Бога и благословлению Богородицы, Сатана поднял со дня моря горсть земли; из нея Бог сотворил ровныя места и поля, а Сатана - непроходимыя пропасти и овраги. Ударил Господь в камень и создал силы небесныя; ударил Сатана - и создал свое воинство. Была великая война, и воинство Сатаны попадало на землю: кто в лес - стал лесовиком, в дом домовником, в баню - байником, во двор - дворовиком, в воду - водяным.
И держится в крестьянах это безсмысленное понятие о безсчетной нечистой сил, залегающей повсюду; на человека, думают они, может она действовать только через посредство злых людей, так называемых „заклятыхъ". Живут эти заклятые, по поверью, в особых деревнях-становищах; в Ишгорах и Мяньгорах;
там в темную ночь - белый день, нет конца шуму, пляскам, игрищам, яствам и питию. Не дай Бог попасть к ним! На нашем пути подобных становищ нам, конечно, не попадалось.
       У нескольких крутых спусков и подъемов, например, у Сулажгоры, экипажи сдерживались и накатывались людьми.
К часу пополудни, в самый жар, остановились мы в лесу, в глубоком облаке пыльной дороги, на краю спуска с высокой горы. Подле нас, где-то из-за деревьев, ревел Кивач. Мы сошли с экипажей; это было хорошо, что мы спустились к Кивачу пешком, потому что иначе не имели-бы удовольствия видеть, как мало-помалу, влево от нас, из-за густой листвы и стволов деревьев, сквозь прозрачныя полуденныя тени, залегавшия в лесу, местами пронизанныя яркими снопами лучей солнца, проступали одне за другими, сначала белыми клочьями, а потом колоссальными бешенными белыми массами, вихривишияся стремнины Кивача.
       Еще несколько шагов, и лес отступил совсем, и свирепый „падун", так называется здесь водопад, во всей дикой красе своей явился перед нами, влево от моста, перекинутого через реку Суну. Моста этого еще недавно не было, и не было поэтому лучшого вида на Кивач, с разстояния каких-нибудь ста сажень, прямо лицом к лицу с водопадом, во всей совокупности богатого пейзажа скал и лесов, обрамляющих его, с большим павильоном, поставленным справа, и небольшою беседкой с левой стороны. Под ногами нашими уносились под мост истерзанныя пенившияся струи воды, только что побывавшей в водовороте: множество столбиков белой пены, которые по утрам. и в свежия ночи бывают очень характерны и высоки, точно плавающия башенки, двигались перед нашими глазами с замечательною быстротой, вальсируя по струям и группируясь самым фантастическим образом.
А влево, в блеске полуденного солнца, высился сам падун, Неумолкаемый, вечный, чудесный, точно белый царь этой глухой, и далекой местности, изрекающй какие-то неведомые, все покрывающие своими звуками законы.
Чтобы подойти к падуну вплотную, надо перейти Суну по мосту и взойти по деревянным сходням, влево от моста, к павильону, построенному в 1858 году к приезду Императора Александра П. Павильон возвышается почти над самым водопадом, чуть-чуть пониже главной стремнины его.
Вблизи Кивач страшнее, величественнее своею семисаженною высотой, своими сердитыми, белыми кудрями, но вы как-то не овладеваете им, вы его не окидываете взглядом в той несокрушимой рамке, которая ему назначена и которая так безподобна хороша при взгляде на него от моста. Желтоватая вода Суны, точно ничего не ведая, плавно, хотя и быстро, подкатывается сверху к водопаду; у самого края его вы видите, как во всю ширину реки ее точно вздувает; слегка запузыриваясь, мощно изгибаясь, наливаясь широкою, круглою грудью, струи реки сразу попадают в стремнину, в острый угол, образуемый двумя главными утесами. Что происходить там, между этих двух утесов, этого не описать. Всех глаголов русского языка, изображающих стук и действие, не хватить для этого описания. Между молотами и наковальнями всех сил и величин дробится вода в падун. Лодка с куклами, спущенная в него, громадный плот с зажженными на нем грудами хвои, десятки балок - все это уходит в него, поглощается. Говорят, что был когда-то такой смертный, который, попав в водопад, увидел, пройдя его, свет Божий вторично. Трудно поверить. Должно быть, в самом центре водопада русло реки изрыто чрезвычайно глубоко, потому что огромныя пятисаженныя балки, попав в него, пробыв более или менее долго под водой, выскакивают из каких-то неведомых глубин на ? своей длины, точно неболыше карандашики. Отвести реку Суну человек может, но узнать, что делается в холодном кипении падуна - никогда!
       Еще несколько лет тому назад подле Кивача находили много орудий каменного века: топорики, молотки, так называемыя „громовыя стрелы" из змеевика, обсидиана и гранита; в настоящее время, говорят, их больше не находят.
Кивач, как известно, послужил Державину, бывшему олонецким губернатором, темою для знаменитого стихотворения его "Водопад". Особенной „алмазности" в желтых водах Суны нет, но это не мешает красоте стихотворения.
       Есть глубокая, неописуемая прелесть в созерцании таких грохочащих чудес Божьяго мира, как Кивач, и нет конца тем чувствам спокойствия и благоговения, которыя снисходят в сердце человеческое, часто осиливаемое жизнью и ея трудноестями. Грохот водопада как бы превозмогает весь грохот жизни, часто обуревающей сердце людское и несомненно умиротворяв его. Взгляни на меня, говорить ему тысячами голосов, очертаний и красок водопад, поверь в неизменное Божье руководительство, в его мощь и неизменность и найди успокоение, как я хожу его, пройдя стремнину, и я...





наверх
Заправка картриджа принтера. . классическая мебель