Из книги "По родному краю. Сборник статей по отечествоведению."
Составитель В.Львов.
1902 г.

На границе Пруссии.


В. Дедлов


       Мы выехали из уезднаго городка в губернский город в самых последних числах марта. Снег согнало в половине марта и разлились реки и реченки. Озими позеленели, но трава шла в пост туго, а деревья и кусты и не думали распускаться. Отличия от России мало.
       Первую половину дороги мы ехали плодородными местами. Плодородной землей зовется здесь не какой-нибудь чернозем, а самая простенькая супесь и даже песок, на лежащей неглубоко глине. Глина не дает песку высыхать, а черезчур мокнуть песок сам не расположен; дождей в Польше - хоть отбавляй; обработка песка легкая; удобряется он и навозом, и торфом, и мусором, и грязью с шоссейной дороги усердно. В результате получаются отличные урожаи хлебов для людей и трав для скота. Мужицкия деревни тут часты, и мужики богаты; паны, наоборот, редки и бедны. Местность ровная, кое-где прерываемая болотами, превращенными вешней водой в озера. Реченки тут маленькия, но многочисленныя. Шоссе - из второстепенных линии, узенькое и обсаженное вербой и ольхой. Лесов и помину нет: все до последняго клочка возделано, и единственныя деревья - тополи усадеб, деревень и дорог, прозрачными рядами и группами стоящие и перекрещивающиеся друг с другом.
       На половине пути мы переезжаем чрез небольшую, но буйную Варту, с большим трудом проезжаем по трехверстной дамбе, сильно попорченной разливом и въезжаем в местность худородную и холмистую. Деревни сразу-же редеют, мужики, бабы, их хаты, их скоты и телеги сразу-же делаются меньше и мельче. Обработанная земля все чаще перемежается с сосновым и березовым лесом. Лес принадлежит помещикам, лесныя и неплодородныя имения, как известно, дробятся менее, поместья здесь крупны, а так как лес средней руки здесь стоит все же 500 руб. десятина, а пахота 200 руб., то помещики худородных лесных холмов богаче своих мелкоместных собратий плодородной равнины. Помещичьи усадьбы тут обширныя, каменныя, отлично поддерживаемыя. Шоссе обсажено уже не вербой и ольхой, которыя на песке не растут, а осокорем. Шоссе тут большое, ведущее из Варшавы за границу, старое; осокори тоже старые, огромные, и как по команде, как шеренга солдат, делающая гимнастику, наклонившиеся в сторону, противную господствующим северо-западным ветрам. Наклон невелик, но резко бросается в глаза. Если-бы не в первый раз, было-бы очень скучно ехать этими сырыми равнинами, сухими холмами и однообразными, чистыми, аккуратно рубимыми и тщательно вновь засеваемыми и засаживаемыми лесами.
       Губернский город, куда мы приехали - Калиш, самый западный из городов Русской империи, ушедший дальше всех прочих городов вглубь Европы. Он стоит на реке Просне, маленькой и бойкой польской реке, которая шибко бежит в Европу, впадая сначала в Варту, а потом, вместе с водами последней, в Одер. И Варта, и Одер протекают не очень далеко от Берлина, а в море вливаются у Штеттина. Вот, значить, какая тесная связь между „губернией", где мы находимся, и Европой. В начале одиннадцатаго века, при Болеславе Великом, все эти реки - Просна, Варта, Одер, были польскими, славянскими.
Просна служить границей между Россией и Германией на всем своем течениии, кроме местности под Калишем, где граница переходить на прусскую сторону и делает дугу, описанную примерно семиверстным радиусом из центра Калиша.
       Калиш построен в долин Просны, на ея берегах и Островках, и стоит как в котелке, окруженный холмами. Польские города любят располагаться непременно или у болота, или на речных берегах, которые в половодье заливает. Сам Калиш, правда, не подвержен наводнениям, но его великолепный парк, разведенный русскими губернаторами, обнесен высокими дамбами, и все-таки кое-где вода вздувшейся Просны просачивается сквозь почву и образует изрядныя лужи. Несмотря на это, парк действительно прекрасный и не осрамил-бы себя не только в Варшаве, но и в Петербурге, где-нибудь на мест Александровскаго сада, что у адмиралтейства.
       Наши губернаторы не только поддерживают и украшают калишский парк, но еще и засадили все набережныя и все более широкия улицы каштанами, орехами, белой акацией и липой. Деревья крупный, здоровыя, красивыя. Когда все это зеленеет и щветет, в мае - Калиш, говорят, представляет из себя маленький Дамаск: благоухание цветов, журчанье речек-ручьев, пение соловьев.
       Мы приехали в Калиш вечером. Гостинница, конечно, с сквозными воротами, холодными лестницами и нетопленными комнатами. Все - по-европейски. Велели затопить печи, а сами, пока комнаты согреются, вышли на улицу.
Мы вышли на небольшую городскую площадку. Она окружена со всех сторон старинными домами, узкими, с высокими кровлями, крытыми черепицей. в нижних этажах скромные, но хорошие магазины всех потребляемых культурным человеком товаров. Таме-же - два-три лучших ресторана города. На площади и прилегающих уличках, хорошо освещенных газовыми фонарями, тихо. Экипажнаго движения нет, и слышно, как городовой беседует с извозчиком, сидящим на козлах своей коляски.
Чистенький и уютный городок и весенний вечер манят нас дальше. И дальше все те же опрятныя старомодныя улицы, маленькия площадки, тишина. На одной из площадок - губернаторский дом, бывший дворец, свидетель частых свидании русских императоров и прусских королей, - большой, изящный дом с золотой латинской надписью, гласящей, что он построен в царствование Александра I. Тут-же жмутся ко дворцу долговязые, со шпицами и часами, костел и кирка. Тут-же и русская церковь.
Куда-бы вы с этой площади ни пошли, вы через две-три минуты придете к речке, которая весело шумит, падая с плотин, которыми умеряется стремительность ея бега.
Этот бойкий шум воды, не похожий на молчаливое движение русских рек, эти старые дома и крутыя крыши, платаны и орехи, чистыя улицы и уютныя площадки, наконец, мягкий воздух невольно переносили мое воображение в знакомую мне северную Италию, в какой-нибудь из ея небольших городков, с такою-же шумящей рекой, такими-же улицами и площадями, но, конечно, не в март и апреле, а в декабрь- январь, когда дует теплый сирокко и накрапывает теплый дождь.
       Самое интересное, что может дать Калиш, это его близость к прусской границе.
У одного из административных начальств города или уезда вы просите „лигитимационный осьмидневный билет", и любезное начальство, если вы ему известны, немедленно вашу просьбу удовлетворяет.
За заставой Калиша извозчик, стегая тощих кляч, взеехал на горку. Выехав, положила кнут под себя, распустил возжи, и привычныя клячи сами побежали разбитой рысью в Германию. Шоссе то-же, по которому мы ехали в Калиш. Ново на нем только то, что из-за границы ташутся колоссальныя фуры, запряженныя тройками и четвернями такихе-же страшных кляч, как и наши. К немцам на ближайшую железнодорожную их станцию, Острово, в 20-ти верстах от Калиша, фуры везут хлеб, а оттуда в Калиш - каменный уголь. Эти тяжелые экипажи сильно попортили шоссе, и нас кое-где на рытвинах встряхивает. Денек пасмурный, но теплый. Вокруг зеленеют озими, рядами стоят тополи деревень и дорог, да вертятся ветряныя мельницы; Далеко синеет лес. Чей он - наш или уже прусский? Спрашиваем извозчика - не знает.
       Едем так версту, другую, третью, четвертую. Вот помещичья усадьба, каменная, большая, в порядке. Попадающаяся деревни и отдельные мужицкие дома неважные: говорят, занятие контрабандой отбило их от хозяйства. Но теперь и контрабанда не очень-то возможна, так как увеличили число пограничной стражи. Парочку солдат видели и мы, притаившихся с безпечным видом, одного в полевой канаве, другого за кочкой, - с безпечным видом, но с ружьем.
Проехали и шестую версту. Направо в полуверсте от нас у мы увидели какие-то громадные навесы, длинные, очерченные ровно, как по линейке, выкрашенные в коричневую краску, с черными воротами. Точь-в-точь железнодорожныя „депа" или казенные „магазины". Оказалось, это, риги и гумна помещичьей усадьбы.
- Никогда таких колоссальных усадеб не видали! - говорим мы.
- Это прусская усадьба, - говорит извозчик.
- Как прусская? До Пруссии еще верста вперед, а усадьба уже значительно позади нас. Оказалось, что здесь граница вдается к немцам узким клином. Впереди граница действительно - за версту, а направо и налево она рукой подать. Вон сидит ворона, в Пруссии. Мы, из России, свистнули на нее, махнули шапкой, - она испугалась и отлетела дальше.
- Да чем-же там граница обозначена? - спрашиваем мы, и узнаем, что там на колене столбы стоят, русский и прусский, и по канавке ручеек бежит. Приподнимаемся, смотрим, но никак не можем увидать ни столбов, ни канавки.
       В полуверсте от границы таможня. Вошли в сени, потом в комнату и отдали наши билеты таможенному солдатику. Через минуту он их нам вернул, и мы поехали дальше. Впереди виднелся шлагбаум; перед шлагбаумом будка часового и маленький домике; за шлагбаумом домик побольше с вывеской, которая гласила коротко: "Post Amt". Post Amt был уже в Пруссии, часовой в папахе и с ружьем со штыком - наш. Доехав до него, мы стали. Кучер бросил окурок своей папиросы - в Пруссию. К нам подошел таможенный ундер, небрежно сделал нам под козырек, заглянул в глаза, в билеты - и махнул рукой, чтобы мы ехали.
       В полуверсте от границы из таможни вышел солдат, в высокой фуражке и с круглой кокардой на ней, взглянул и, не говоря ни слова, пропустил.
Мы едем. Все и здесь то-же, что и у нас. То-же шоссе, те-же деревеньки, те-же поляки мужики, те-же песчанныя поля и те-же аккуратные, причесанные лесочки сосен и берез. Но есть разница. Шоссе обсажено не тополями и вербами, а яблоней и грушей.





наверх
Работа инженером систем видеонаблюдения в великом новгороде. . Собственное производство откатных ворот.