Из книги "По родному краю. Сборник статей по отечествоведению."
Составитель В.Львов.
1902 г.

По верхней Волге.


А. Субботин


       Ясное летнее утро. Оба берега „русской реки" отчетливо выделяются под солнечными лучами. Набережная Твери и ея своеобразные двухеэтажные дома с воротами посреди, несколько напоминающие древние укрепленные дворы, зеленый ровный скат к реке, Тверицы с Отроч-монастырем, Затверечье с его шестью ярко белеющими церквами - все это оставляет приятный след в душе путника, отплывающаго вниз.
       Весело попыхивает пароходная труба, весело снуют лодчонки по блестящей равнине вод, весело толпится кучка народа у пристани.
Не смотря на ранний час, у пристани собралось немало любопытных горожан посмотреть на отплытие парохода, на новых лиц, на скатывание багажа по гладкому деревянному лотку. По длинной лестниц, - берег имеет 5 1/2 саж. высоты, - спускаемся на „конторку" и после неизбежной суетни вступаем на светло-бланжевый самолетский пароход „Наяду". Он производить самое приятное впечатление своею чистотой и порядком. Крошечная, но изящная рубка, в которой обедают, читают, беседуют и в то же время созерцают волжские пейзажи; хорошо содержимые бархатные диваны в каютах перваго класса и суконные во втором; скамейки и другия принадлежности траппа, т. е. балкона, где находится также рулевая рубка, режут глаза белизною; прибавим к этому электрическое освещение, предупредительность и любезность служащих, хороший буфет, - и в результате эти пароходы верхняго плеса, перевозящие больше серый народ, которые могли быть гораздо хуже при отсутствии конкурренции других пароходных обществ, оказываются лучше пароходов, плавающих по Рейну, Дунаю и Эльбе, перевозящих многочисленных и богатых туристов с манерами и привычками более утонченными, чем у русских мужиков, купцов и мещан.
       В девять часов утра, после положенных по регламенту свистков, "Наяда" плавно и безшумно двинулась на средину реки, грациозно повернулась носом вперед, тихо подошла к наплавному мосту, одно из звеньев котораго было отведено в сторону. осторожно проплыла в образовавшая проход, потом дала „полный ходе", и колеса запорхали. Их ритмический шум сразу успокоительно подействовал на нервы, уже заранее настроенные на восприятие мирных впечатлений.
       От наплавнаго моста, где впадает Тверца, Волга сразу делается шире в полтора раза, но все-таки почти вдвое уже Невы, что дает возможность некоторым пароходным пассажирам перекликаться со знакомыми на берегу. Тверь все отодвигается назад, и вместе с тем все шире развертывается перспектива ея церквей и садов. Через четверть часа Волга делает поворот, город исчезает, и пассажир всецело может предаться созерцанию реки.
       Пароход наш несется вперед со скоростью 15 верст в час. Мимо то и дело мелькают деревушки и небольшия селения с белыми церквами самой российской архитектуры с двух и трех-ярусными куполами, с шатровыми колоколенками. Картины все самыя национальныя: невысокие берега, перелески, словом - старинная Русь. С траппа можно наблюдать полевыя работы. Глядя на окружающее, можно сказать словами славнаго поэта-волгаря: „ни где не дышится вольней родных лугов, родных полей, и той же песенкою полн был говор этих милых волн".
       Волга здесь шириною 100-150 сажен, долина ея 1-2 версты, но самая река пока меньше привлекает взор, чем берега. Формация их - большею частью песчаный суглинок; кой-где попадаются эрратические валуны, а в русле - каменный гряды, который теперь, впрочем, безопасны, особенно при искусстве рулевых, изучивших Волгу, как свои пять пальцев.
Берега этого плеса не имеют той величавой красоты, как нагорный берег нижняго плеса, не пленяют взора руинами, скалами, замками и виллами, как на Рейне, но зато привлекают русское сердце идиллической простотою, сельскими картинами и оживлением. Пустырей почти незаметно: нет ни одного места, ни одного кульминационнаго пункта, с котораго не было бы видно хотя одной церкви. Флора по берегам богаче, чем в других местах губернии. Попадаются даже величественные осокори - раскидистыя, стройныя березы; они сопровождают Волгу на большом протяжении до самаго низовья. Эта оживленность берегов представляет некоторый контраст с пустынностью самой реки, на которой редко встречаются небольшия барки и буксирные пароходы. Это объясняется тем, что транзитное движение по верхнему плесу, прежде довольно значительное, теперь почти прекратилось, ибо главная масса грузов поворачивает от Рыбинска по Мариинской системе, а также по железной дороге; за Вышневолоцкой же системой остается значение только местнаго пути, также, как и за верхней частью Волги, которая служить главным образом для снабжения Тверской губернии хлебом, солью, рыбой и керосином, сверху идет много леса, который сплавляется и за Рыбинск. Пароходы ходили прежде от славнаго города Ржева, но теперь это время миновало, и ржевско-тверской плес стал несостоятельным. Затем от Твери до Рыбинска было оригинальное туэрное пароходство: по дну реки была протянута гигантская цепь, надевавшаяся на вал, устроенный на палубе парохода; цепь вытягивалась из воды, с носа парохода, проходила через вал и спускалась в воду с кормы; таким образом буксирный пароход подвигался вверх со скоростью 4-5 верст в час, влача за собою несколько барок; но и это теперь кончилось, так как грузов не так много.
       С появлением всесильнаго пара, исчезли и бурлаки с их нечеловеческою работою. Теперь уже не увидите на Волге групп, подобных изображенным на известной картине Репина, не услышите "народнаго стона", который зовется песней; и скорбно-поэтические штрихи Некрасова и „подлиповцы" Решетникова скоро станут анахронизмами. Ныне попадается слабое подобие бурлацкой тяги в тех редких случаях, когда плот пригоняется ветром к берегу, и рабочие должны его прогнать полверсты-версту вдоль берега, запрягаясь для этого в лямки.





наверх