Приступая к описанию Ладожского озера, которое в прошлом лете 1785 года кругом объехал я водою, в коротких словах упомяну наперед о Неве реке и скажу только, что ею поднялся я на судне[1] от С.-Петербурга до Шлиссельбурга; видел возвышенные, лесистые, то глинистые, то песчаные ее берега, которые по краям уставлены пригожими домами, целыми селениями и кирпичными заводами, видел пороги, лежащие на Неве выше устья реки Тосны, которые состоят из раскиданных камней, простирающихся от берегов реки к ее середине, которая однако ж чиста, глубока и свободный дает проход самым большим и грузным судам, выключая одно сие неудобство, что стремление воды очень там быстро, и поднимающиеся вверх суда во время тишины или противного ветра в проезде через пороги сильное от воды претерпевают сопротивление, когда тянутся бечевою, для которой вообще оба берега Невы нимало не приготовлены.

      В третий день по выезде моем из С.-Петербурга добрался я до Шлиссельбургской крепости, которая лежит на острове в самой вершине Невы реки. Она окружностию своею весь остров со всех сторон занимает и делает вход в Неву из Ладожского озера себе подвластным. Сколь важно сей крепости положение, столь надежно и строение, ибо стены ее, кои сделаны из твердого плитнику, имеют в себе толщины близ трех саженей. Я не могу сказать, чтоб остров, на котором стоит сия крепость, видом своим подобен был продолговатому ореху, как все писатели утверждают. Такого вида орехов я не знаю, а знаю только, что остров сей, премногим островам фигу рою подобный, назывался в старину Ореховым, потому и город, еще при великом князе Юрье Даниловиче в 1324 году на нем построенный, на зван сперва Ореховцом, а потом прослыл Орешком. По прошествии 22 лет от его построения завладели им шведы в 1347 году и назвали Нотенбургом, но когда россияне у шведов обратно его отнимали, то он по прежнему оставался у них под именем Орешка. Долго носил он сии два названия, переходя между россиянами и шведами из рук в руки, и у последних находился во владении по 1702 год, в котором государь Петр Великий его завоевал и вместо прежних названий Нотенбурга и Орешка дал ему имя Шлиссельбурга, что значит Ключ-город. Государь столько уважил положение сего города, что сочел его ключом, отверзающим вход в дальнейшие пределы шведов, которые и тогда были нам неприятели. Название сие как будто бы укрепил Петр Великий гербом, в том же 1702 году городу пожалованным, на котором изображен ключ под короною Простой народ, который все чужестранные наименования на свой язык превращает, из Шлиссельбурга сделал Шлюшин, так, как из С Петербурга Питер, из Стокгольма Стекольный и пр.. При церкви Шлиссельбургской крепости по сие время в первом часу по полудни производится колокольный звон, в силу повеления государя Петра Великого, который в том часу овладел крепостию, и в память победы обряд сей, торжеству приличный, установить изволил Шлиссельбургский посад, который собственно называется городом, лежит на левом берегу Невы, в полуденной стороне от крепости. Он разделен на две части Ладожским каналом[2], который входит там в Неву тремя отверстиями, из коих два укладены по сторонам плитою. В сих отверстиях канала сделаны шлюзы, которые для прохода судов отворяются Число домов во всем городе простирается до 406, а жителей разного звания считается в нем 1955 мужеского и 1168 женского полу. Весь рынок в городе состоит из 16 лавок, которые как видом, так и товарами очень бедны, так что ни ценовки[3], ни парусины, ни клеенки не можно там достать среди самого лета, когда вещи сии для судов, ходящих по Ладожскому озеру, весьма часто бывают нужны. Главный промысел жителей составляет рыбная ловля на озере и на Неве, а некоторые из них содержат большие и малые суда, на которых возят в С Петербург и в Кронштат разную клажу и проезжих.

      Внизу города по течению Невы, на небольшом острове, где прежде был деревянный дворец, находится ныне ситцевая и выбойчетая фабрика коллежского асессора Лимана, которому тот остров в 1763 году именным ее императорского величества указом в вечное пожалован владение. К сему острову через рукав Невы, Малою Невкою называемый, с матерой земли проведен деревянный мост иждивением оного фабриканта, который на фабрике своей и живет. Она находится в большом каменном доме, при котором все прочее строение деревянное Белые ситцы и выбойки, выписываемые из чужих земель, раскрашиваются здесь разных цветов красками, которые также из чужих государств получаются Печатники, накладывающие цветы на ткани (в чем главное состоит искусство), по большей части тут иностранцы, но есть и россияне, кои столь же хорошо печатают, как и первые. Мужчин при сей фабрике гораздо меньше, нежели женщин. Сих сказано мне 175, а тех только 85. Женщины растирают краски, сушат, белят и расписывают материи новыми красками по напечатанным уже цветкам. Сии работники и работницы присылаются на фабрику за какие-нибудь вины как от частных людей, так и от начальств из С.-Петербурга, но как их для всех работ бывает недовольно, то в прибавок для расписывания ситцев и выбоек нанимаются еще городские девушки, которые за делом почти беспрестанно поют песни и веселостию своею отличаются от присыльных за преступления работниц, кои напротив того только вздыхают, молчат или глухо ропщут на худое их при фабрике содержание.

      Поелику для объезда озер Ладожского и Онежского потребно было долгое время или больше нежели целое  лето, в осеннюю пору разъезжать около берегов сих озер небезопасно, особливо на малом судне, на котором бы можно было часто приставать к берегу, то для возвратного пути в Шлиссельбург, большую представлял безопасность восточный Ладожского озера берег, возле которого находится славный Ладожский канал от города Новой Ладоги или почти от устья реки Волхова до Шлиссельбурга и до самой Невы, чрез 104 версты простирающийся. Сим каналом и в самую бурную осень проезд безопасен; потому, оставя восточную сторону Ладожского озера на обратный путь, отправился я из Шлиссельбурга по западному берегу, который обыкновенно называют Выборгским берегом, к городам Кексгольму и Сердоболю.

      Когда переедешь из Шлиссельбурга мимо крепости через Неву и не в дальнем от берега расстоянии поедешь озером к реке Морье, то на пути сем во-первых встречается Кошкинский нос, за ним следует такой же мыс называемый Сосновец, до которого простирается дача его светлости князя Григорья Александровича Потемкина. Третий мыс Осиновец. Между сим и Сосновцом широкая находится губа или лахта. Из-за Осиновца виден Морицкий нос, за которым река Морья впадает в Ладожское озеро. От Шлиссельбурга до Морьи считается 30 верст.

      Река Морья состоит в даче г. баронессы Фридрихсовой. Дача ее начинается от вышепомянутого носа Сосновца и простирается по берегу близ 30 верст. На сем пространстве считается только пять тоней, где набережные жители ловят рыбу неводами. Впрочем дно озера усыпано крупным булыжником, по причине которого нигде нельзя закидывать неводов, кроме упомянутых пяти тоней. Тони сии г. баронесса отдает в оброк своим крестьянам, живущим в трех деревнях, а именно: 1) в деревне Морье, лежащей близ устья реки Морьи, на правом ее берегу; 2) в деревне Вагановой, которая находится между упомянутыми носами Сосновцом и Осиновцом, верстах в трех от озера; 3) в деревне Ириновке, до которой от Морьи по прямой дороге, проведенной оттуда даже до Охты, считается 13 верст. Не все обыватели сих деревень берут участие в оных тонях, а только некоторые из них. За пять тонь платят они своей госпоже ежегодного оброка 260 рублей, да сверх сего 500 соленых сигов и 25 свежих лососей. Другие подати с сих же самых крестьян доправляются своим чередом. Каждый тяглый крестьянин обязан поставить в С.-Петербург к дому своей госпожи осьмнадцать сажен березовых дров и пятьдесят бревен, которые, сплотя и поклав на них дрова, гоняют они в С.-Петербург водою. Сии же самые крестьяне большое количество косят сена, которое также доставляют госпоже своей в ее жилище и в другие места от нее назначаемые. Число всех крестьян, по последней переписи, в упомянутых трех деревнях состоит из 73 человек. Они принадлежат госпоже баронессе только по ее земле, на которой живут, а собственно не суть крепостные ее невольники, которых бы поодиночке могла она продавать, когда ни вздумалось. Но когда бы захотела она продать всю свою дачу, в таком случае и крестьяне достались бы новому владельцу, а не иначе. Такая только зависимость крестьян от помещиков существует во всей Финляндии[4] и равно, как природным земли сей обитателям, принадлежит также россиянам, кои в вышепомянутых трех деревнях и в других местах Финляндии добровольно поселились.

      Река Морья хотя довольно широка перед своим устьем, но не глубока, потому большим судам пристанища иметь в ней не можно. Она, выходя из болотистых мест, соответствует качеством своей воды тем источникам, из которых скопляется, и черным своим цветом далеко от устья своего помрачает светлую воду Ладожского озера, в которое она впадает. Вся ее длина от вершины до устья в 30 только верстах заключается.

      На правом берегу реки Морьи, неподалеку от устья, во-первых лежит вышепомянутая деревня Морья, состоящая из девяти дворов, которой жители не столько кормятся хлебопашеством, сколько рыболовными и лесными промыслами, а хлеба, то есть ячменя и ржи, сеют они очень мало за неимением способных для пашни земель, ибо отвсюду окружены топкими болотами, камнем и темным лесом; хлебопашество же для того больше имеют, чтоб не пропадал понапрасну на дворах их навоз. Скотоводство у них нарочито хорошо, и при достатке молока, масла, рыбы и мяса все жители сей деревни весьма гостеприимны, ласковы и учтивы.

      Неподалеку за сею деревнею, вверх по реке Морье, также на правом берегу, стоит деревянный домик г. баронессы, которая приезжает туда летом на короткое время. От оного домика проведена через лес прямая и широкая дорога даже до Охты, до которой по ней не более 45 верст выходит. Кто желает видеть Ладожское озеро, тот из С.-Петербурга скоро может доехать до деревни Морьи по короткой и ровной оной дороге.

      За упомянутым домиком, чрез небольшое поле, на том же берегу реки Морьи, лежит стеклянный завод, принадлежащий с.-петербургскому купцу Никифору Ерофееву, который платит г. баронессе за место, что под стеклянным заводом, и за восемьсот сажен трехполенных дров по пятисот рублей в год. Дрова сии рубит он в баронессином лесу своими работниками, кои бывают обыкновенно наемные или из морьинских обывателей, или из чухонцев[5] в окольности живущих. Сии последние берут за работу гораздо дешевле, нежели русские, и чрез то лишают наживы от рубки лесу морьинских жителей. На сем стеклянном заводе делаются одни простые стекла, которых тысяч по осьми бунтов или связок каждый год тут приготовляется. Глина, употребляемая на заводские печи, песок и поташ — вещества, стекло производящие,— все здесь привозные. Поташ покупается в С.-Петербурге, песок берут с устья реки Волхова близ Новой Ладоги, а глину достают с реки Андомы, впадающей в Онежское озеро. Ее, во-первых, обжигают, обожженную толкут пестами на ветреной мельнице, нарочно для сего сделанной, истолченную просевают сквозь сито и потом уже делают из нее горшки и печи, которые от сильного и беспрерывного огня, какой потребен для плавки стекольного вещества, чрез несколько месяцев повреждаются и ежегодно переделываются. Во время сей только починки работа на заводе прерывается; впрочем никогда огонь там не потухает. Если бы завод сей принадлежал г. баронессе Фридрихсовой, то бы делаемое на нем стекло обходилось ей гораздо дешевле, нежели оному купцу, потому что она не платила бы 500 рублей за подзаводное место и за дрова и могла бы употреблять на заводскую работу принадлежащих ей крестьян. Но убавилась ли бы тогда цена со стекол, сего предсказать не можно; напротив того, вообще в людях примечается, что всяк желает дешево купить, а дорого продать, и мне кажется, что богатые люди обыкновения сего еще больше держатся, нежели бедные. Причины сему в различном роде их жизни искать должно. Богатые люди слишком много наделали себе надобностей, потому больше и стяжания иметь стараются, а переменить род жизни никто не хочет.

Прежде нежели оставлю я деревню Морью, за нужное почитаю упомянуть о диких зверях, какие в густых лесах, от вершины Невы по берегу Ладожского озера растущих, обыкновенно водятся, чтоб в случае надобности не искать за пятьсот верст того, что в 50 от С.-Петербурга получить можно. Нет нужды упоминать о медведях, волках, лисицах, белках и зайцах, о которых всяк знает, что они в здешнем краю нередки, но не всякому может быть известно, что в таком близком расстоянии от столичного российского города попадаются также лоси, барсуки и куницы. Барсуков находят в норах летним временем, куницы добываются зимою, а лосей промышляют морьинские жители в великий пост, когда наст, поднимая человека, способствует ему преследовать и нагонять лося, которого наст сдержать не может по причине его тяжести, и он, бегучи, часто прорывается, вязнет в снегу и чрез то дает промышленникам время настигать его на лыжах. Их наиболее бьют здесь из ружей.

      Не в дальнем расстоянии от устья реки Морьи кончится берег, принадлежащий г. баронессе, и начинается дача его сиятельства графа Ивана Андреевича Остермана. Для означения рубежа между двумя дачами сделан от берегу сквозь лес длинный просек и на берегу близ воды положен большой камень, на котором высечены два креста.

      По счету набережных жителей в 15 верстах от устья реки Морьи возле графского берега построена иждивением его сиятельства преизрядная пристань, состоящая из срубов, камнями наполненных и вокруг сваями обнесенных, чтоб наносимый ветром лед заступою сих свай удерживай был от оных срубов, внутри которых нарочитое заключается пространство воды, от бурного волнения защищенной. В безмятежной сей ограде никакая буйность ветров и никакая ярость волн не препятствует работникам укладывать на плоты и на суда лес и дрова, которые при способной погоде отправляются в путь по Ладожскому озеру к вершине Невы. Кроме того, пристань сия надежным служит прибежищем всем обуреваемым

      плавателям, которые часто спасают в ней и жизнь свою и имение свое. Ибо других пристанищ, куда бы плавателю в опасности укрыться было можно, на здешнем берегу озера природа никаких не сделала. Весь берег от вершины Невы даже до острова Коневца не имеет ни одного залива, так что и на малом судне от жестокой бури негде там спрятаться, а надобно, если только можно, вытаскивать суденко на песчаный берег, что я во время езды моей нередко принужден был делать. Плаватели столь много благодарят хозяина оной пристани, что я хотя собственными моими слышал то ушами, но не могу описать словами. Простые их речи больше заключают в себе хорошего смысла, нежели воображать себе можно. Употребление иждивения на оную пристань, для всех преполезную, и простые люди почитают истинным доказательством любви к своим соотчичам и пренебрежения к собственной хозяина корысти, которое поставляют они главным началом всех гражданских добродетелей.

      Здесь опишу я упомянутое пристанище, которого изображение также к сей книге прилагается. (Не публикуется.— Б. К.)

      Ладожское озеро отвсюду окружено жителями, которые ходят по оному на судах разного рода и привозят в С.-Петербург произведения своих промыслов; сверх того многие из них самые свои промыслы, как-то рыбную ловлю и добыванье тюленей, в сем озере производят, отлучаясь от берегов во все стороны. Судоходцы и промышленники оные весьма часто, особливо весною и осенью, когда бури наипаче свирепствуют, великую имеют нужду в покойных пристанищах для спасения своего от погибели, но озеро не везде оные им представляет. Южный конец сего озера, простирающийся от устий рек Воксы и Волхова к вершине Невы, берега имеет низкие, отмелые и каменистые, которые не только не дают глубоких губ или заливов, но и к самим себе на судах приближиться не позволяют, устрашая плавателей каменистым дном, какое при берегах сих в озере находится; да и реки, на упомянутом протяжении в озеро впадающие, в устьях своих весьма мелки и каменисты, так что заехав в оныя скорее судно потерять нежели спасти можно. При сих обстоятельствах самое Ладожское озеро весьма часто от ветров в ужасное приходит волнение, которое превосходит, кажется, колебание большого моря. Пресная, легкая и прозрачная вода оного действием ветров воздымается от самого дна и производит валы страшным горам подобные, так что судно более по озеру возметается, нежели плавает. Самые даже водяные жители, как то осетры, лососи, сиги и другие рыбы, в глубине озера не только покоя, но и безопасности себе не находят, ибо нередко волнами из своей стихии извержены бывают на сушу и достаются в снедь человеку, зверю и птицам. В такое время быть в судне на озере и не иметь к спасению своему надежного пристанища есть крайность, в совершенное отчаяние приводящая. Тогда ни для кого не важно лишиться грузу, лишиться всего имения, лишь только бы спасти свою жизнь, против которой восстают волны, непреоборимые неприятели. Тогда если бы кто из благодетелей рода человеческого в ночи зажег на берегу огонь, а во дни выставил знак издали видный и показал обуреваемым необуреваемое пристанище, коликую произвел бы он радость в сокрушенных, надежду в отчаянных, бодрость и силу в утомленных и ослабевших! Такую услугу оказал, или лучше сказать, благодеяние сделал всем плавающим по Ладожскому озеру господин вице-канцлер, его сиятельство граф Иван Андреевич Остерман, который на западном или, по обыкновенному наречию, на Выборгском берегу озера, между устьями рек Морьи и Влоги в 30 верстах от вершины Невы или от Шлиссельбурга, построил пространную гавань, обнеся плесо озера в длину на 90 сажен высокими деревянными срубами и наполня их каменьем. Вокруг сих срубов отвсюду наставлены в озере высокие и толстые сваи, глубоко во дно озера вколоченные, для защищения срубов от напору льдов, кои в известную пору года ветрами во множестве бывают наносимы. С южной стороны сего ограждения сделаны широкие ворота, которыми суда входят в гавань и из оной паки выходят в озеро Здесь укрываться могут галиоты[6], романовки[7], соймы и другие суда, какие только ходят по Ладожскому озеру, которое, поелику со всех сторон, а особливо с западной, окружено великими лесами, то гавань оная служит не только пристанищем для судов, но и оградою для нагрузки дров в романовки и для сплачивания бревен в плоты, которые в хорошую погоду с попутным ветром отправляются отсюда в С -Петербург, чем пользуется хозяин гавани, которому принадлежит земля и лес против оной находящиеся. Желать надобно, чтоб он всевозможную получал от нее пользу, но посторонняя польза всегда превосходить будет его собственную, ибо многие в его гавани спасали и спасать будут свою жизнь и имение, поелику он никому не возбраняет, напротив того, всем позволяет в бурное время иметь убежище в его гавани и стоять в оной без всякой мзды, пока совсем утихнет погода. Благодеяние сие весьма велико для всех по озеру плавающих, но оно еще гораздо большую получило бы цену, если бы позволено было с сим благодетельным хозяином гавани сравнить тех с.-петербургских жителей, которые, имея на берегу Невы свои домы, считают себя полномощными владельцами самого берега, водою Невы омываемого, и отгоняют от оного пристающие суда и барки, нагруженные припасами, для самых петербургских жителей в город привозимыми. Такое сравнение, с противной стороны сделанное, увеличило бы важность благодеяния, какое безвозмездно оказывает полновластный господин оной гавани бедным водоходцам, посреди озера с ветрами, с волнами и часто с превеликою стужею борющимся. Но намерение мое не к тому клонится, чтоб делать такие сравнения, которые притом ни на кого лично не падают, я хотел только известить плавающих по Ладожскому озеру об открытой всегда для спасения их гавани и чрез то хозяину оной больше сделать благодарных, а чтобы могущие иметь в ней нужду, ясное имели о ней понятие, то на сей конец прилагается при сем маленькое гавани изображение, на котором поставленные числа означают следующее:

      1 Гавань.

      2 Ворота в гавань с полуденной стороны.

      3 Галиоты и прочие суда, заехавшие в гавань спасаясь от погоды.

      4 Рыбачьи соймы, въехавшие в гавань для исправления рыболовных сетей.

      5 Романовки, нагружаемые дровами для отвоза в Петербург.

      6 Бревна сплачиваются в плоты.

      7 Готовые плоты, счаленные в одну линию.

      8 Бревна в стопах для плотов приготовленные.

      9 Поленницы дров для отправления в Петербург.

      10 Гонка с дровами, из гавани в Петербург идущая.

      11 Прикащичей дом.

      12 Крестьянские избы.

      13 Коптилки или избы, где приезжие рыбаки сушат и окуривают сети.

      Для благонамеренных хозяев, любящих подражать полезным заведениям, присовокупляю здесь подробнейшие известия о самом построении гавани и о производимых в ней с лесом работах.

      Между устьями речек Влоги и Морьи берег Ладожского озера простирается на сорок верст, материк оного покрыт песчаными и каменистыми гривами, топкими болотами и темным лесом, под водою наполнен лудами и одинками (одинакими камнями), из воды высунувшимися, и потому был дик и непроходен, с воды опасен и бесприютен. Большая часть оного принадлежала мызе Матоксе с деревнями, которые в 1783 году достались во владение ее сиятельству графине Александре Ивановне Остерман.

      Граф Иван Андреевич Остерман, супруг ее сиятельства, между многими в мызе сей заведениями вознамерился на оном пустом и бесприютном берегу построить пристань, которую в 1784 году начал, а в 1787 году окончил.

      Гавань сия находится при урочище, называемом Вепрово, разстоянием от устья Влоги в 25, а от Морьи в 15 верстах.

Строение гавани производилось таким образом строили на берегу из бревен большие срубы, разгораживая оные внутренними продольными и поперечными стенами, настилали на третьем венце снизу полы, ставили сруб возле сруба в воду, насыпали камнем и погружали оные на дно, снаравливая, чтобы верхние венцы срубов равны были с поверхностию воды, набивали около всех наружных углов сваи, связывали оные насадками из бревен, надстраивали потом сверх всех поставленных срубов под один ряд стены на два аршина от поверхности воды; наполняли камнем; по самой же поверхности к внутренней стороне гавани мостили деревянный мост шириною в два аршина, а прочее камнем. Таким образом из приставляемых один к другому срубов сделали в воде обвод или плотину, которая, начинаясь от берега, подается в озеро в некотором к берегу наклонении, загибается дугою, берегу противоположенною, и потом идет опять к берегу. Около всей плотины с наружной или озерной стороны сделана отсыпь или откос из камня, на котором разбиваются волны и останавливается напираемый лед. Плотина сия ширину имеет неравную: при самом береге в 2 сажени, а далее, соответственно глубине воды, в три, четыре и шесть сажен на поверхности, а на дне в десять и более сажен. Гавань простирается по берегу на 160, а от берега до изгиба плотины на 90 сажен, глубина же ее от 5 до 15 футов. Вход или ворота в гавань сделаны с полуденной стороны шириною в 8 сажен, а глубина воды в оных 14 футов.

      Лес при гавани разделен на части, из коих ежегодно одна засека определяется на вырубку. Дрова рубят осенью крестьяне его сиятельства, которые зимою, вместо мызенской работы, приезжают оные возить; в недостатке же собственных крестьян нанимаются для оной работы крестьяне соседних вотчин и получают чрез сие прибыток, которого прежде они не имели. Лес заготовляется здесь строевой и подвязной[8], дрова березовые однополенные и еловые четыреполенные[9]. Березовые по вскрытии вод перевозятся в С.-Петербург на романовках как собственных, так и наемных. На одну романовку нагружается их от 70 до 100 сажен. Долгие четыреполенные дрова отправляются в гонках; гонка делается таким образом: строят из шестисаженного тонкого елового лесу четыресторонние обрубы вышиною в полтора аршина, настилают в оных пол из жердей, скрепляют стены шпонками, а углы смятыми еловыми прутьями, кои в сем случае надежнее железа; наполняют обрубы дровами, которых в каждый обруб помещается от 14 до 16 сажен; нагруженные обрубы сводят в одну линию, привязывают один к другому счалками, то есть короткими бревнами, у коих при концах вырубаются чашки, какие обыкновенно делаются в углах при строении изб; одну чашку накладывают на стену одного обруба, оставляя между обрубами на аршин пустого места; привязывают счалки еловыми измятыми прутьями и таким образом счаливают до 36 обрубов, а напереди плот из бревен, называемый головной, на котором держатся канаты и якори. Сие то есть гонка, которая в длину имеет до 250, а в ширину шесть сажен. Для большего укрепления протягивают чрез всю гонку толстые канаты, обвертывая оными каждую связь, на всяком обрубе положенную и из бревна состоящую. На головном плоту ставят мачту и таковые же мачты чрез пять обрубов на шестом, а на всей гонке шесть мачт. При тихой погоде выходят в озеро; при попутном ветре подымают парусы и плывут под оными; в тихую ж погоду тянутся на завозах; в первом случае проходят в сутки более 20, а во втором от 10 до 15 верст; при противном ветре стоят на якорях. Иногда захватывает гонку на озере сильная погода, которую выдерживает она при всей ее обширности дни по три. В такую гонку погружается дров более 500 сажен, а людей бывает на ней от 16 до 20 человек.

      Подвязной и строевой лес сплачивается в плоты, кои с подвязным делаются в пять рядов, а со строевым в три ряда. Плоты сии счаливаются так, как обрубы, в гонку, которую гонят так же, как и дровяную.

      Отправление из гавани бревен и дров бывает не равное, то есть в иной год больше, а в другой меньше; именно же, березовых однополенных дров от 1800 до 2500, долгих дров от 500 до 1000 сажен, подвязных бревен от 5000 до 8000, а строевых мало.

      От пристани, при которой на берегу изрядные поделаны светлицы, через целые 25 верст нет по берегу никакого селения до устья реки Влоги, при котором лежит чухонская деревня Микульская. Река Влога, так же как и Морья, воду имеет в себе черную и по мелкости своей в самом устье пристанища нарочитым судам не дает. К устью ее сплавливается по ней великое множество дров, которые для отсылки в С.-Петербург укладываются там на плоты. В бытность мою здесь неподалеку от устья вверх по реке Влоге строилось большое судно иждивением его сиятельства графа Ивана Андреевича Остермана, который чрез С.-Петербургское Вольное економическое общество[10] за несколько времени предложил награждение, в 50 червонных состоящее, за вымысел способнейшего судна для доставления дров и лесу с берегов Ладожского озера в С.-Петербург. Для достижения в сем намерении конца пожертвовал он общей пользе не только оными деньгами, но еще и приступил сам к строению желаемого судна, которое и было вышепомянутое. Весьма желательно, чтоб успех в деле сем соответствовал редкому усердию истинного патриота.

      Деревня Микульская на реке Влоге от устья ее есть первая; за нею в шести верстах по той же реке лежит другая чухонская деревня, Волоярви называемая, от которой в 20 верстах находится село Матокса, в котором при российской церкви определенный священник очень хорошо разумеет язык чухонский. Всех деревень в графской даче сказывают двенадцать, в них мужеского полу жителей считается 976 человек, кои все чухонцы, кроме осьми дворов ижорами[11] обитаемых. Под всею графскою дачею земли намерено 47 000 десятин, а окружность дачи простирается на 179 верст. Все сие пространство покрыто лесом, озерный берег при устье Влоги усыпан каменьями, которые и далее от берега по земле рассеяны. Потому у жителей нет для хлебопашества полосами соединенных полей, а пашня их состоит в небольших кулишках[12], порознь между собою лежащих.

      От реки Морьи до реки Влоги и далее по берегу озера нет ни одной тони, где бы неводом рыбу ловить было можно. Весьма каменистое дно озера не позволяет производить сей ловли и в устье реки Влоги, с немалым затруднением можно только протащить бредень, однако ж не без удачи, по крайней мере временем, когда мелкая рыба, как-то щуки, окуни, плотва, ряпушка и другие, из озера идут в реку. Июня 15 дня был я сам свидетелем удачной рыбной ловли в устье реки Влоги, где чухонцы раза с три протянули весьма разодранный неводишко и при всем нерадении помногу вытаскивали в крыльях своего бредня разной мелкой рыбы, которой изобилие лучших промышленников, нежели каковы чухонцы, заставило бы как-нибудь укрепить дыроватый бредень, чтоб продолжать ловлю в такую пору, когда много рыбы в реке показалось. Но беспечные сии люди, изловя оной на варево, бросили на берегу свой бредень и ушли в свои хижины. Многими примечено, что народ сей о будущем весьма мало печется и беспечность свою оказывает во всех своих делах; так что, ежели во время удачного промысла захочется чухонцу есть, то несмотря ни на что бросает работу и уходит домой, чтоб удовольствовать только свое хотение. От сего, может быть, они и бедны? Но их бедными назвать не можно, как только в сравнении с другими народами, ибо они бедности своей не чувствуют, иначе старались бы ее отвращать напряженными трудами. Но не беднее ли они тогда будут, когда восчувствуют нужду и больше надобностей, нежели сколько их теперь имеют? Так мне кажется.

      В народе сем нередко встречаются престарелые люди, которые точного числа лет своих не знают, но только видом своим доказывают престарелость. В деревне Микульской при устье реки Влоги видел я мужа с женою согбенных, иссохших или, так сказать, измозженных долготою жизни, у которых большой сын походил уже на старика, однако отец и мать его еще проворно ходили, ясно видели и легко слышали. Казалось, что они, доживая жизнь свою, только иссыхают и не прежде умрут, как когда все члены их заживо окостенеют. Такую смерть можно почесть естественною или человеку сродную, а кто умирает с полными соков сосудами, с гибкостию и мягкостию всех членов, тот не долг отдает природе, но погибает прежде времени. Ежели есть в жизни какое-нибудь другое благополучие больше долгой жизни, то чухонец его не знает; он все свое блаженство поставляет в долготе жизни, которая и в глубокой его старости приносит ему приятное удовольствие, сподобляя его видеть сыны сынов своих. Я видел сему пример в упомянутом старике с женою, которые, охолодевши от лет, наивеличайшую оказывали горячность к своим внучатам, и чем сии были моложе, тем больше старики к ним припадали, смеялись и, забавляя их, себя забавляли. Ежели чувствительность сия в старости всем людям свойственна, то желать надобно, чтоб горестная старость всем приносила подобные утешения.

      В осьми верстах от устья реки Влоги по берегу озера следует полуторная тоня, потому так названная, что чистого в озере места, где неводом рыбу ловить можно, стает только на полтора невода, а два вдруг уместиться не могут, потому что каждое крыло невода длиною бывает с лишком осьмидесяти сажен, а вышина матицы[13] от нижнего края до верхнего шести сажен с половиною. Полтора такой величины невода обнимают всю полуторную тоню, а далее в стороны каменистое дно озера для волочения неводов неспособно, потому что они, зацепляясь за камни, раздираются. На полуторной тоне ловля производится обыкновенно одним неводом. Ее отправляют чухонцы, которых в бытность мою было там шестеро и с ними один русский мужик, который между ими был главным. Люди сии во все лето живут на берегу в построенной для них избе, при которой есть погреб, поварня и баня. Содержание в пище и рыболовную снасть имеют они от графа, своего господина. Изловленную рыбу прямо из невода счетом отдают прасолу[14], который все лето против тони стоит на водовике[15] и во время вытаскиванья из воды невода подъезжает к рыбакам на лодке для приема от них живых сигов, лососей и осетров. Обыкновенно прасол имеет два водовика, из которых один безотлучно бывает при тоне, между тем как другой с накопившеюся рыбою ездит в С.-Петербург. На обоих водовиках людей не больше бывает, как только три человека, из которых двое отвозят наловленную рыбу, а один на другом водовике остается против тони. Во время стоянки уснувшая на водовике рыба идет в соленье. Не считая ряпушки, рипуксы[16] и других мелких рыб, которых прасолы от рыбаков не принимают, наибольше попадаются в озере сиги, кои величиною в три четверти аршина случаются. Мелкий сиг прасолами отметается, а в счет идет только такой, который длиною не меньше четверти; мераж их берется от глаз до хвоста. Всегдашнее обращение с рыбою сделало, что они никогда ее не меряют, а с виду узнают, приходит ли сиг в уреченную меру, или нет. Лососи несравненно чаще здесь ловятся, нежели осетры, которые и очень редки и весом едва ли больше трех пудов бывают. При мне на полуторной тоне изловлено было их три, из коих два около трех пудов тянули, а третий был поменьше. Маленькие осетры попадаются величиною в поларшина и немного больше четверти. Вообще примечено, что прибивные ветры с озера к берегу нагоняют с собою и рыбу, но очень сильный ветр препятствует закидывать невода и ловлю совсем останавливает. Весною и осенью бывают на Ладожском озере толь жестокие бури, что с водою выметывают иногда на берег лососей и осетриков. Постоянная тишина начинается по большей части с Троицына дня, до которого нередко и льды по озеру носятся. По причине сих льдов в 1785 году рыбная ловля началась не ранее как за два или за три дни до упомянутого праздника.