ОКРЕСТНОСТИ ПЕТЕРБУРГА. Валаам: от апостола Андрея до игумена Иннокентия.

ИЗ ИСТОРИИ ХРИСТИАНИЗАЦИИ ВОСТОЧНО-ЕВРОПЕЙСКОГО СЕВЕРА.

"Из-за моря, моря синего
Из славна Волынца, красна Галичья,
Из тое Корелы богатыя...
Выезжал удача добрый молодец,
Молоды Дюк сын Степанович..
Походил во гридню во светлую
Ко великому князю Владимиру;
Он молился Спасу со Пречистою,
Поклонился князю со кнегинею,
На все четыре стороны".
(Былина "Дюк Степанович")

"...бе путь из Варяг в Греки и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое, из него же озера потечеть Волхов и втечеть в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское. И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду..."
(Повесть временных лет)

ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЕ ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ

В I веке новой эры апостол Андрей Первозванный, чтобы попасть из Корсуни в Рим, совершил путешествие вокруг Европы, проплыв вверх по Днепру, посетив по пути Новгород (где он подивился аскетизму местных язычников) и страну варягов. На Киевских горах апостол предрек сияние божьей благодати, строительство на них большого города с множеством церквей. Так гласит легенда, записанная в древнейшей из дошедших до нас русских летописей—"Повести временных лет". Эта легенда, воспринимавшаяся уже самим летописцем как таковая, на протяжении столетий служила доказательством божественного предопределения принятия Русью православия. Еще в XVI веке на нее ссылался царь Иван Грозный в богословском споре с папским легатом. С XVIII века серьезные церковные и светские исследователи единодушно считают легенду о путешествии Андрея Первозванного благочестивой сказкой. Позитивистски настроенный историк русской православной церкви Е. Е. Голубинский назвал ее "крайне несообразным вымыслом" и обвинил летописца в географическом невежестве: зачем было апостолу огибать Европу, чтобы попасть из Черного моря в Средиземное?
Между тем, в представлении древнерусского книжника XI века путешествие в Рим через Варяжское (Балтийское) море было, по-видимому, естественным, несмотря на то, что он знал о существовании проливов Босфор и Дарданеллы. Маршрут апостола Андрея—это реальный в XI веке "путь из варяг в греки и из грек", подробно описанный в тексте "Повести временных лет" непосредственно перед легендой. Значит, историку пристало не обвинять летописца в незнании географической карты, а попытаться объяснить, почему в создании автора цитированной части "Повести..." крещение Руси, предопределенное деяниями апостола, ассоциировалось с движением по "пути из варяг в греки и из грек".
Путь этот пролегал по рекам бассейнов Балтийского и Черного морей, текущим с юга на север и с севера на юг и соединенным в единую систему волоками. С IX века он стал основной военно-политической магистралью Древнерусского государства, раскинувшегося вдоль него от Ладоги до среднего течения Днепра. Согласно летописи, в 862—866 годах по этой водно-волоковой системе прошла рать варягов Аскольда и Дира, которая захватила Киев и предприняла далее поход на Константинополь. В 882 году по этой же системе двинулось войско новгородского князя Олега, который отобрал Киев у своих соплеменников — варягов и объединил северную и южную части формирующегося государства в единое политическое образование. В IX, X, XI веках по тому же маршруту прошло множество военных отрядов, купеческих караванов, паломников.
Активную роль в событиях, развернувшихся вдоль водного пути из Балтийского в Черное море, сыграло население Восточно-европейского Севера. Именно здесь, в Приладожье и на реке Волхов, в результате сложных процессов славяно–финно-скандинавского взаимодействия в VIII—IX веках сформировалась "русь", вышедшая затем на днепровские просторы. Слово "русь", составившее основу самоназвания современных русских, отразило сложность и динамизм событий, происходивших более тысячелетия назад на Севере. "Русь" является славянской огласовкой финского "ruotsi"—термина, употреблявшегося древним финноязычным населением Приладожья для обозначения шведов (сравним: финское "ruotsi>, карельское "ruotci", эстонское "rootsi"). Термин первоначально имел значение особой социальной, а не этнической группы; как показал ленинградский ученый Г. С. Лебедев, "русь" IX века представляла собой "протофеодальный военно-дружинный и торгово-административный слой" тогдашнего древнерусского общества.
Первым крупным актом единого Древнерусского государства, заявившим о его существовании на политической карте Европы того времени, стал поход князя Олега на Византию в 907 году, в который под его предводительством отправились "множество варягов, и славян, и чуди, и кривичей..."¹. Разноплеменное варяго–славяно-финское войско благополучно возвратилось в Киев, неся награбленные и полученные в виде выкупа в империи золото, шелка, вино и другие богатства. Помимо этой материальной добычи, участники похода обогатились и ценностями другого рода — впечатлениями о блеске и величии столицы христианского мира Константинополя (древнерусское название — Царьград, древнескандинавское — Миклагард). В 912 году, когда послы русы прибыли в Константинополь для подписания нового мирного договора, император Леон приставил к ним специальных людей, которые должны были "показать им церковную красоту". Такое просвещение язычников не замедлило принести свои плоды. Уже в 945 году при заключении очередного мира с империей в окружении киевского князя Игоря оказалось немало христиан, которых приводили к присяге в киевской церкви св. Ильи. Приняла крещение и жена Игоря — княгиня Ольга. Еще одним каналом, по которому проходило знакомство северных язычников с Византией и ее христианской культурой, стала наемная служба в войсках императора отрядов русов, варягов и кулпингов. Последние (в древнерусских источниках — колбяги, в древнескандинавских— кулфинги) были выходцами из среды финских племен Восточноевропейского Севера. Наконец, к сказанному следует добавить, что контакты Руси с Византией не ограничивались военно-политической сферой, а включали также постоянные торговые связи. Из сочинения императора Константина VII Багрянородного известно, что на византийских рынках сбывались меха, мед и прочие продукты, собиравшиеся (вдоль все того же пути "из варяг в греки"!) киевскими князьями в качестве дани с подвластных племен. Очевидно, что купец-христианин имел в империи преимущества перед своим коллегой-язычником.
Политическое единство разноплеменного Древнерусского государства очень скоро потребовало выработки соответствовавшего ему идейного, религиозного единства. Имеющиеся источники рисуют большое разнообразие языческих культов, которые были распространены даже в среде одних только славянских племен Восточной Европы. Религиозная пестрота усугублялась включением в нее специфических языческих верований многих других народов. Традиционные божества в представлениях людей того времени нередко обладали лишь локальной властью. Так, покидая родину, норманн уже не мог рассчитывать на поддержку своих богов; для достижения успеха в чужой стране он должен был заручаться помощью местного божества. Можно представить себе проблемы такого рода, встававшие перед купцом в ходе его поездки поистине "за тридевять земель" — из Швеции на Волгу или Каспийское море. Многочисленные языческие культы разделяли общество не только по "горизонтали", но и по социальной "вертикали". Нарождавшиеся новые социальные группы раннефеодального общества имели каждая своих особых патронов в языческом пантеоне. Почитание бога-громовика Перуна, например, было характерно для дружинной среды, а покровителем торговли и богатства был Волос (Велес).
По-видимому, во второй половине Х века все эти противоречия между политическим единством и культовой рознью населения Руси достигли значительной остроты, в результате чего в 980 году князь Владимир предпринял попытку религиозной реформы — принудительного введения общего почитания шести божеств из славянского, иранского и финского языческих пантеонов. Попытка эта провалилась, что заставило князя поторопиться с более радикальной реформой — введением христианства в качестве официальной единой религии своего государства. В летописях это событие датировано 988 годом.
Объективной предпосылкой выбора в качестве общегосударственной религии именно христианства явился наднациональный характер его монотеистического культа, который в свое время послужил распространению христианства и в Римской империи, и в раннесредневековой Западной Европе, и который был особенно актуален в древнерусских условиях. Князю Владимиру с его объединительными устремлениями не могло не импонировать также то обстоятельство, что в Византии церковная организация подчинялась сильной власти императора. При этом почва для принятия новой религии к концу Х века была уже подготовлена знакомством выходцев из разных народов Киевской Руси с христианством в его византийском варианте.
Итак, если по легендарной версии крещение Руси было предопределено пророчеством апостола Андрея Первозванного и его посещением Киевских гор, окрестностей Новгорода и страны варягов, то в историко-культурном плане принятие христианства Киевской Русью оказывается предопределенным (или, если употребить не богословский, а научный термин, —детерминированным) событиями, развернувшимися в IX—Х веках вдоль "пути из варяг в греки и из грек", формированием Древнерусского государства, активными и разносторонними контактами представителей объединенных им народов — славян, варягов, финнов — с Византией.

НАЧАЛО ХРИСТИАНИЗАЦИИ СЕВЕРА

По летописным рассказам, введению христианства на севере Восточной Европы положили начало события в Новгороде в 989 году, когда первый новгородский епископ Иоаким, выходец из черноморского византийского города Корсуни, крестил жителей Новгорода в реке Волхов, разрушил городское языческое капище и заложил деревянную церковь Святой Софии "о тринадцати верхах". Иную (как полагают — более достоверную) версию событий дает поздняя "Иоакимовская летопись": крещение новгородцев было проведено наместниками великого князя Добрыней и Путятой; оно было насильственным — по родившейся в те далекие годы поговорке, "Путята крести мечом, а Добрыня огнем". Крещение, тем более насильственное, было формальным актом, едва ли серьезно изменившим традиционное языческое мировоззрение основной массы населения. Мощные антицерковные выступления новгородцев, возглавлявшиеся волхвами — языческими священнослужителями, отмечены летописями почти столетие спустя, в 1071 году. Подобные восстания происходили в Новгороде и много позднее. В найденных в городе при археологических раскопках берестяных грамотах XI—XII вв. (документах неофициальных, отражающих по преимуществу частную бытовую жизнь новгородцев) христианские имена встречаются очень редко. Об относительно прочном утверждении христианства на севере Руси, как и в Киеве, в конце Х и в XI веке можно говорить лишь применительно к верхним слоям общества — княжескому окружению, местной племенной аристократии, купечеству. "Нача вера хрестьяньска плодится и расширяти", но все же принятие христианства основной массой населения растянулось на столетия.
На протяжении XI—XII вв. на Руси формируется и развивается церковная организация. В различных княжествах создаются собственные епископии, подчиненные киевскому митрополиту. Специфической чертой новгородской епископии с XII века являлось то, что глава местной церковной организации не назначался князем, как в других местах, а выбирался с участием веча. Новгородский владыка становился обладателем ряда политических прав, делавших его номинальным главой Новгородской республики.
Развивалось церковное строительство. Его инициаторами в Новгороде до середины XII века выступали князья. В 1045—1050 годах был возведен громадный каменный храм Святой Софии, прототипом которому послужила София киевская. В начале XII столетия близ города был основан княжеский Юрьев монастырь, где в 1119 году был построен монументальный Георгиевский собор. Очень активное церковное строительство ведется в северном пригороде Новгорода — городе Ладоге, стоявшем близ впадения Волхова в Ладожское озеро во второй половине XII столетия. К 1200 году в Ладоге насчитывалось шесть церквей и монастырей.
В XI и первой половине XII века начатки христианства распространяются вслед за Новгородом и его пригородами на обширных пространствах Восточно-европейского Севера. Это было теснейшим образом связано с политическими событиями в регионе. В XI столетии в сферу влияния Древнерусского государства вошли территории на Севере, населенные прибалтийско-финскими племенами — эстами, корелой, хяме (тавастами), весью, "чудью заволочской". Политическое влияние Руси на территориях этих (как и других, славянских и неславянских) племен сводилось к выплате населением более или менее регулярной "дани" (налога), поступавшей в распоряжение князя, и не предполагало какие-либо другие формы зависимости или угнетения. Сам процесс подчинения северных народов древнерусским князьям не нашел никакого отражения в русских летописях (собственное новгородское летописание лишь зарождалось в это время), но из XI века до нас дошел ряд известий о походах князей из Новгорода на племена, восставшие против их власти. Политическое (данническое) подчинение финских племен, установившиеся экономические контакты их с древнерусскими городами Новгородом, Ладогой, Псковом создали предпосылки для проникновения христианства в среду этих племен. Формы первоначального внедрения новой религии в мировоззрение предков современных карел, финнов и эстонцев нам неизвестны. Можно достаточно определенно утверждать только, что принудительное крещение при этом если и практиковалось, то во всяком случае не было правилом. О том, что первое знакомство древних финнов и карел с христианством произошло через севернорусские городские центры, мы вправе судить по источникам другого рода.
В погребениях XI—XII веков на землях племен суоми, хяме, корелы археологи обнаружили нательные кресты, энколпионы (складные кресты для хранения мощей), миниатюрные иконки. Эти предметы христианского культа имеют многочисленные аналогии на древнерусских памятниках того же времени и по большей части, очевидно, были изготовлены на Руси. На территории современной Финляндии найдены захоронения XI —первой половины XII веков, в которых умершие были положены головами на запад, как христиане, а не на юг или север, что типично для языческого погребального обряда суоми, хяме и корелы. Факты наличия в могилах атрибутов христианского культа и западную ориентировку покойных, хотя они и сравнительно немногочисленны для того времени, нельзя объяснить иначе как тем, что христианство начало проникать на земли западно-финских племен с востока еще до начала крестовых походов на их территории с запада.
К тому же выводу приводит обращение к языковым данным. Финляндские и советские исследователи обратили внимание, что в современном финском языке ряд слов, связанных с христианским культом, является заимствованиями из русского: "risti" и "ristia" (русские "крест" и "крестить"; напрашивается аналогия с предметами из раскопок, о которых шла речь выше), "pappi" (русское "поп", "священник"), "ikoni" (русское "икона"), "pakana" (русское "поганый", "язычник"), "raamattu" (русское "грамота"), "oliy" (русское "олей", "оливковое масло"). Это заставляет предполагать, что с соответствующими им реалиями предки финнов познакомились через посредничество русских. Более того, какая-то часть населения должна была принять православие — иначе новые слова не закрепились бы в разговорной речи. Добавим к сказанному, что советский историк И. П. Шаскольский обнаружил в произведениях шведских авторов XVI—начала XVII веков следы глухих финских преданий о православном русском христианстве в стране, которое исповедовалось там до шведского завоевания.
Говоря о проникновении православия из Руси на север и северо-запад уже с XI века, нельзя обойти молчанием еще несколько знаменательных фактов. Отдельные экземпляры нательных крестов древнерусских типов обнаружены не только в центральной и юго-западной Финляндии, но также и западнее — на острове Готланд и в материковой Швеции. Эти последние находки легче всего объяснить тем, что в Х—XI веках древнерусские князья охотно пользовались услугами наемных военных отрядов скандинавов, часть которых, приняв крещение на Руси или в Византии, возвращались на родину. Очень показательна в этом плане судьба норвежского конунга (в 995— 1000 годах) Олава Трюггвасона. По рассказам саг, он был воспитан при дворе киевского князя Владимира, до возвращения на родину не раз возглавлял княжескую дружину в походах за данью. Вместе с дружиной он принял крещение в Греции, после чего, согласно некоторым версиям саг, даже способствовал обращению в истинную веру своего покровителя — великого князя Владимира. Другие источники извещают, что в 1068 году живший на Руси шведский конунг Шимон принял православие вместе с 3000 человек своих воинов. Но есть данные, указывающие на более глубокое влияние русского христианства на скандинавские страны в то время. Во времена Ярослава Мудрого и его преемников тесные политические межгосударственные связи Киевской Руси со Швецией и Норвегией, закрепленные многочисленными династическими браками, способствовали интенсивному обмену в области идеологии, в частности — христианского культа. Поскольку в XI столетии различия между римско-католической и православной церквями еще не приобрели той остроты и актуальности, которых достигли впоследствии, они не могли служить препятствием для развития такого обмена. Во второй половине XI века в Новгороде была построена церковь во имя конунга Олава Харальдссона, первого канонизированного норвежского святого. Известно, что еще ранее придворным епископом шведского конунга в Сигтуне стал Осмунд, посвященный в сан в Киеве. Не будет большим преувеличением сказать, что до определенного времени в Швеции влияние русской церкви было не меньшим, чем польской, датской или германской. Вспомним еще раз летописный рассказ об апостоле Андрее: маршрут его легендарного путешествия из Корсуни в Рим через "страну варягов" Швецию, как оказывается, достаточно правильно отражает пути распространения христианства из Византии на север до середины XII столетия.

МЕЖДУ ШВЕДСКИМ КОРОЛЕВСТВОМ И НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКОЙ

К середине XII века обозначился перелом в русско-шведских межгосударственных отношениях. Обострение отношений знаменуют события 1142 года, когда шведская военная флотилия в Финском заливе напала на новгородские торговые суда. Начавшееся в это время и затянувшееся на многие столетия военно-политическое противостояние Новгорода и Швеции, буквально с первых дней было санкционировано и дополнено идеологической конфронтацией государственных православной и римско-католической церквей. По сообщению летописи, уже в 1142 году на одном из шведских военных кораблей, действовавших в Финском заливе, находился епископ. Дальнейшая история православия на северо-западе Руси теснейшим образом переплетается с фактами политической истории.
В 1155 (или 1157?) году началось покорение шведами юго-западной Финляндии, проводившееся под знаменем распространения католицизма и затянувшееся на несколько десятилетий. Во времена первых католических епископов Финляднии (до начала XIII века) деятельность шведских миссионеров охватывает территории племени суоми и распространяется дальше на восток, на земли хяме (тавастов). Успешный ход распространения шведского влияния вызвал во второй половине XII века ряд ответных походов новгородцев и союзных им карел в Финляндию. Вероятно, активизацией шведской колонии был вызван и поход новгородского князя Ярослава Всеволодовича на племя хяме в начале 1227 года; на следующий год большой отряд представителей этого племени совершил ответный рейд на приладожские владения Новгорода. В этих условиях в 1227 году было проведено массовое обращение карел в православие.
Крещение карел было предпринято по указанию князя Ярослава (занимавший в то время новгородскую кафедру архиепископ Арсений был его ставленником), и уже сама инициатива светской, а не церковной власти указывает на политический характер этого мероприятия. Акция явно была проведена в противовес расширяющемуся влиянию шведского католицизма в Финляндии и имела целью закрепление карельских земель в составе Новгородского государства.
(Следует в скобках отметить еще одно событие 1227 года, возможно, связанное с инициативой князя Ярослава: в тот год в Новгороде на Ярославом дворище были сожжены на костре четыре волхва. Некоторые исследователи считают, что сожженные были карелами, но это не может быть строго доказано.
Сообщение летописи о массовом крещении карел таково: "...князь Ярослав Всеволодович, послав, крестил множество карел, мало не всех людей". Как видим, из него неясно, послал ли князь одних мирных священников и миссионеров, или их сопровождали также войска. Летопись очень оптимистично оценивает масштабы мероприятия, сообщая, что было крещено едва ли не все карельское население. Возможно, летописец просто преувеличивал, но возможно также, что за формальным крещением последовало массовое возвращение карел к прежней языческой вере.
То, что христианство не получило сколько-нибудь широкого распространения среди карел сразу после 1227 года, документировано археологическими материалами. Отдельные культовые предметы (крестики, иконки-медальоны), найденные в северозападном Приладожье, стали поступать сюда уже с XI— XII столетий, но при этом и в XIII, и, отчасти, в XIV веке основная масса изученных ныне археологами захоронений была совершена по прежним языческим обрядам, что свидетельствует о сохранении традиционных нехристианских представлений о загробной жизни. По мнению ведущего специалиста по древностям северо-западного Приладожья С. И. Кочкуркиной, влияние христианства на погребальную обрядность карел прослеживается лишь с XIV века. В XIV—XVI веках продолжали посещаться и старые языческие культовые места. Одно из таких мест, изученное ленинградским археологом А. И. Саксой у д. Ольховка (Лапинлахти) на Карельском перешейке, датируется по находкам временем до XV века включительно.
Для подтверждения сказанного могут быть привлечены и сведения письменных источников. Судя по ним, на протяжении всего XIII века карел считали язычниками не только католические священники (это видно по папским буллам, адресованным архиепископам Упсалы и Риги), для которых такой взгляд был естественным, но и православные русские хронисты. Псковский летописец в перечне "поганых" народов среди прочих называет карел и, превознося деятельность местного князя Довмонта (умер в 1299 году), ставит ему в заслугу содействие обращению этих язычников в христианство во второй половине XIII века, то есть после их "официального" крещения.
Есть основание полагать, что в Корельской земле христианство ранее всего и быстрее распространялось среди представителей верхних слоев местного общества. "Житие Александра Невского", написанное в 1280-х годах, сохранило для нас рассказ о старейшине племени ижоры Пелгуе. По рассказу жития, Пелгуй находился на службе у новгородского князя, сам он принял христианство, но его единоплеменники продолжали пребывать в язычестве: "И бе некто мужь старейшина в земли Ижерстей, именем Пелгуй. Поручена же быть ему стража морьская. Въсприят же святое крещение и живяще посреди рода своего, погана суща. Неречено же бысть имя его в святем крещении Филип. И живяще богоугодно..."
Своеобразным памятником, отразившим начальные этапы распространения православия среди карел и характерное для этих этапов двоеверие, следует считать также одну берестяную грамоту, найденную при археологических раскопках в Новгороде. Она написана по-карельски кириллическими буквами около 1250 года и является на сегодняшний день древнейшим письменным памятником прибалтийско-финских языков. Последний из предложенных (отличающихся в деталях) вариантов прочтения ее текста выглядит следующим образом:

Юмала нуоли, 10 нимежи	Божья стрела, 10 имен твоих.
Нуоли сеха ноли омобоу	Стрела сверкни, стрела выстрели.
Юмала соудьни иохови	Бог судный так правит.

Запись представляет собой заклинание от молнии ("юмала нуоли"), которая, как показал профессор Мартти Хаавио, в карельско-финской мифологии служила атрибутом верховного бога Укко; к нему, видимо, и обращено заклятие. При этом в последней строке в качестве определения языческого бога стоит русское слово "судный", употребляемое в памятниках православной церковной литературы по отношению к христианскому богу. Следовательно, текст заклинания отразил синкретизм представлений его автора, карела XIII века, о верховном божестве, совмещавших элементы языческих и христианских воззрений.
Между тем, военно-политическая конфронтация Новгородского и Шведского государства продолжалась. В 1237 году, после выступления племени хяме против шведов, папа Григорий IX направил в Упсалу буллу с призывом к организации "крестового похода" на тавастов. Поход состоялся в 1240 году, но он был направлен не в центральную Финляндию, а на реку Неву, где 15 июля шведское войско было разбито молодым новгородским князем Александром Ярославичем, заслужившим победой почетное прозвище "Невский". "Второй крестовый поход" шведов в Финляндию, приведший к покорению Тавастланда, был осуществлен в 1249 году. Уже через семь лет из Рима раздался призыв к организации новой военной экспедиции на восток, но организовать "третий крестовый поход" шведам Удалось лишь в 1293 году. В ходе этого похода шведские рыцари захватили территории трех западнокарельских погостов и заложили замок Выборг, ставший восточным форпостом шведской власти. Военные действия на Карельском перешейке продолжались в конце XIII и в первые десятилетия XIV века; они прекратились лишь в 1323 году после подписания мирного договора в новой новгородской крепости Орешек, который юридически закрепил за Шведским королевством захваченные еще в 1293—1294 годах западнокарельские земли.
В результате этих событий конца XIII — первой четверти XIV века сдвинулась к востоку не только государственная граница Новгорода, но и сфера влияния православной новгородской архиепископии. Попавшее под власть шведов карельское население, естественно, вскоре было обращено в римско-католическую веру, хотя еще столетия спустя среди "выборгских карел" сохранялись православные крестильные имена. В Приладожской Карелии XIV век знаменуется усилением административно-политической власти Новгородской республики и существенным укреплением позиций православной церкви.

ОРГАНИЗАЦИЯ ЦЕРКВИ В КОРЕЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ В XIV—XV ВЕКАХ

Административно-политическим центром Корельской земли в XIV веке становится город Корела (позднее Кексгольм, Кякисалми, ныне Приозерск). В 1310 году здесь возводятся новые укрепления и помещается постоянный новгородский гарнизон. Во вновь построенной крепости располагалась резиденция наместников, воевод и служилых князей, которых Новгород приглашал специально для обеспечения обороны своих западных границ. Население города и посада (на конец XV века оно составляло около полутора тысяч человек) было смешанным — русско-карельским. В XIV веке Корела становится не только административным и военным, но и православным культовым центром Корельской земли.
К 1500 году в городе находилось пять церквей: соборный храм Святого Воскресенья Христова, Спасская приходская церковь и три монастырских. Точное время их строительства неизвестно, но можно утверждать, что православные храмы были в Кореле уже в первой половине XIV века. Как сообщает летопись, в 1337 году восставшие против новгородского наместника карелы перебили в городе много живших там христиан. Проживание большого количества верующих предполагало организацию прихода и строительство приходской церкви. По записанному в XVI веке преданию, Валит-корелянин (в крещении Василий; карельский воевода, живший в первой половине XIV столетия) был похоронен на посаде в Кореле, надо думать, на освященной церковной земле.
В XIV веке была организована "инфраструктура" православной церкви в северо-западном Приладожье. Церковные приходы в Корельской земле (как и на других новгородских территориях) создавались при погостах — пунктах государственного административного контроля и сбора дани. Первоначально, в XI—XII веках, погосты устраивались именно как специальные места, в которые свозилась дань с тяготевших к ним территорий, и в то время не являлись культовыми (во всяком случае, христианскими) центрами. Лишь позднее они приобрели функции церковных округов. По переписям, проведенным на рубеже XV и XVI столетий, известно, что в Корельской земле было семь православных погостов: Воскресенский (Городенский), Михайловский (Сакульский), Васильевский (Ровдужский), Рождественский (Кирьяжский), Никольский (Сердобольский), Ильинский (Иломанский) и Воскресенский (Соломенский). Источники не содержат прямых сведений относительно того, когда именно в этих погостах были построены церкви и созданы приходы, но одно летописное известие позволяет заключить, что христианские храмы на них стояли уже в XIV веке: в 1396 году шведы напали на Кирьяжский и Кюлолакшский (в писцовой книге 1500 года такого нет) погосты и на одном из них сожгли церковь. В новгородской берестяной грамоте второй половины XIV столетия, связанной с Карелией, упоминается церковный причетчик — дьяк.
Приведенные скудные данные практически исчерпывают то, что донесли до нас письменные памятники об организации церкви в Корельской земле в новгородское время. Как видим, они оставляют неясными многие моменты, и, в частности, почти не дают фактов относительно конкретной роли новгородской архиепископии в местном церковном строительстве и христианизации края. В 1419 году занимавший в то время новгородскую кафедру Симеон "ездил по Корельской земле". Чем была вызвана эта поездка владыки, была ли она связана с церковными или мирскими делами — мы не знаем.
Другой неясный момент—исходила ли инициатива в православной христианизации Корельской земли исключительно от Новгорода? Дело в том, что русские летописи и скандинавские саги содержат указания на большую роль города Ладоги (в низовье Волхова) на раннем этапе (до XII века) интеграции Приладожья в Древнерусское государство. Значение экономического центра обширного приладожского района этот город сохранял и позднее. С XII века Ладога — не только мощная крепость, богатый город с развитыми ремеслом и торговлей, но и крупнейший православный культовый центр в северной части Новгородской земли. Здесь строятся монастырь, пять каменных храмов, в город стекается черное и белое духовенство. Можно предполагать, что Ладога внесла свою лепту в христианизацию близкой к ней Корельской земли, но конкретных сведений об этом источники до нас не донесли.
Есть основания полагать, что переломным в утверждении православия в Корельской земле стал XIV век. Очевидно, не формальный акт крещения, проведенного столетием раньше, и не деятельность приезжих миссионеров, а строительство церквей на местах и создание православных приходов в гуще местного населения стали причиной успехов в распространении православия среди карел, которые прослеживаются с указанного столетия как по приведенным выше отрывочным сведениям письменных источников, так и по археологическим данным.
Выше уже отмечалось, что именно с XIV века археологи прослеживают влияние христианства на погребальную обрядность карел. При археологических раскопках в Новгороде на одной из боярских усадеб в слоях второй половины XIV—начала XV века была найдена серия берестяных грамот с записями долгов, которые следовало взыскать с карельских крестьян в деревнях северо-западного Приладожья. Должники — карелы в этих записях носят как традиционные языческие (Валит, Вигарь, Мелит, Мундуй), так и новые христианские крестильные (Марк, Микула, Микита, Стенька) имена.
"Перелом" XIV века, конечно, не следует понимать как коренную и полную смену мировоззрения карельского населения; на деле он, несомненно, представлял собой сильно растянутый во времени процесс. В Карелии, как и на Руси и в других христианских странах, язычество отнюдь не было искоренено совсем. На смену ему пришло то, что исследователи называют "двоеверием" или "бытовым православием" — синкретическое мировоззрение, совмещавшее веру в Христа с верой в традиционных божеств. Хорошим примером для раннего этапа распространения двоеверия в Карелии является приведенный нами ранее текст заклинания от молнии, записанный на бересте. Изменяясь и трансформируясь, двоеверие дожило до наших дней, когда искренняя вера и соблюдение церковных обрядов уживаются с уходящей корнями в язычество магией (заговорами, оберегами и т. п.). Говоря о том, что XIV век стал переломным в христианизации Карелии, мы имеем в виду, что с этого времени православные утверждается в. его внешней обрядовой форме и постепенно становится неотъемлемым элементом мировоззрения карел.

В СОСТАВЕ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА

До XV века включительно деятельностью православной церкви в Приладожской Карелии руководила новгородская архиепископия: политической независимости Новгородской республики от московских великих князей в сфере религии соответствовала относительная независимость новгородской епархии от московского митрополита. В 1478 году пала новгородская самостоятельность, и дальнейшая история православия в Карелии связана с Московской Русью.
После присоединения Новгородской земли к Русскому централизованному государству административным и церковным центром ее прежней территории оставался Новгород, но вся деятельность новгородских наместников и архиепископов была направлена теперь на службу интересам московских великих князей. Подчинив своей власти громадные территории на севере Восточной Европы, Москва унаследовала от Великого Новгорода ряд политических проблем, в их числе—то затихавшее, то вновь разгоравшееся военное противостояние со Швецией и вытекавшую отсюда задачу обороны северо-западной границы. Этими политическими задачами в значительной степени определялись действия московской великокняжеской администрации по отношению к церкви в Корельском уезде.
В целях борьбы с новгородским сепаратизмом в конце XV века Иваном III были конфискованы в казну земли новгородских вотчинников. Эта акция была направлена не только на государственные (республиканские) и частные земли, но включали и секуляризацию части церковного землевладения: шесть крупнейших новгородских монастырей лишились половины своих прежних владений. При этом меры по ограничению земельной собственности церкви не затронули северо-западные пограничные районы, в том числе земли достаточно богатых Коневского и Валаамского монастырей.
В первой половине XVI века предпринимаются новые меры по укреплению православия на пограничных территориях. В 1534 и 1548 годах новгородские архиепископы рассылали церковному притчу и игуменам монастырей Водской пятины грамоты с требованиями усилить работу по искоренению пережитков язычества среди местного населения. В 1548 году архиепископ Феодосии обращался к белому и черному духовенству на местах, чтобы "всех своих духовных детей исправливати и поучати..., чтобы они (паства. — Авт.) впредь жили все в чистоте и в посте и в молитвах..., а умерших бы в лесах по курганом и по коломищем не клали, а возили б всех умерших похороняти к Церкве на погосты, да и детей бы крестити приносили и свадьбы венчатися приходили также к церквем на погосты". Для помощи в проведении этой работы из Новгорода были присланы священники и "дети боярские", которым надлежало наказывать тех, кто отправлял языческие обряды, и разрушать еще сохранившиеся старые языческие культовые места.
В первой половине XVI века на русско-шведской границе было относительно спокойно, но в 1554 году началась очередная война России со Швецией. После некоторого периода затишья военные действия в Приладожье возобновились в 1570-х годах. В 1580 году войско Понтуса Делагарди овладело городом Корелой, вслед за чем весь Корельский уезд отошел под власть Швеции. Через десять лет война разгорелась вновь, и по Тявзинскому мирному договору 1595 года уезд был возвращен России. Но не надолго: в начале XVII века царь Василий Шуйский получает от шведского короля военную помощь против поляков, за которую Швеции вновь передавался Корельский уезд. Однако находившаяся в Кореле русская администрация и войска не признали законным восшествие Шуйского на престол и, поддержанные населением, отказались выполнить указ царя о сдаче города. Корела была занята войсками Якова Делагарди лишь в 1611 году после полугодовой осады. Переход Корельского уезда под власть шведской короны юридически оформил Столбовский мирный договор 1617 года.
Описанный вкратце ход военных действий продолжался почти без перерывов несколько десятилетий и вызвал небывалое разорение карельских земель, в полной мере сказавшееся и на положении церкви в этом районе. Когда в 1595 году Корельский уезд ненадолго возвратился в состав Русского государства, московский митрополит учредил новую карельскую епископию, в задачи которой входило устройство местной православной церкви и очищение ее от следов шведского иноверия. Первый (и по сути последний; деятельность второго — в 1614—1617 годах — была уже номинальной) карельский епископ Сильвестр был одним из организаторов борьбы населения северо-западного Приладожья против шведских военных отрядов в начале XVII века и принял самое активное участие в героической обороне города Корелы от войска Делагарди.
Столбовский мирный договор 1617 года подвел черту под длительным периодом преемственного развития Корельской земли в составе Новгородского и Русского государства. Православие, с самого начала способствовавшее укреплению политических и духовных связей Карелии с Русью, естественно, было несовместимо с властью шведской короны. Манифестацией неприятия карелами шведской власти и пришедшего с ним лютеранства в первой половине XVII века стало массовое переселение карел в Россию. По оценкам историков, с 1617 по 1650-е годы на Русь ушло около 50 тысяч карел, не пожелавших разорвать исторические традиции тесных связей с русскими, закрепленные общей верой.

МОНАСТЫРИ НА РУСИ В ХI-ХVI ВЕКАХ

До сих пор речь шла о деятельности по преимуществу "белого" православного духовенства в северо-западном пограничье Новгородского и Московского государств. Прежде чем перейти непосредственно к истории Валаама, необходимо хотя бы кратко коснуться второго важнейшего элемента в организационной структуре русской православной церкви — монастырей.
Первые монастыри появились в Киеве вскоре после принятия христианства. В "Слове о законе и благодати" киевского митрополита Илариона (середина XI века) среди прочих заслуг князя Владимира перед христианством отмечено появление при нем монастырей: "монастыреве на горах сташа, черноризьцы явишася". Около 1050 года был основан знаменитый Печерский монастырь в Киеве.
XII век был отмечен появлением монастырей во всех крупных городах Руси, а к середине XIII века (к моменту монгольского нашествия) действовало уже до 70 монастырей, около половины из которых приходилось на Киев и Новгород. До XIV столетия преобладали монастыри городские и пригородные. Они основывались князьями, епископами, боярами, зажиточными купцами не только из религиозных побуждений, но и с целью обеспечить себе спокойное проведение последних лет жизни в собственной обители. Эти монастыри содержались на средства вкладчиков и существовали не на общежитийном, а на так называемом келлиотском уставе, по которому каждый монах-вкладчик жил в особой келье, безраздельно владел имуществом, ел и пил собственную пищу в своей келье, носил, как правило, хорошую одежку, вел мирские дела и мог завещать свое имущество родственникам-мирянам. Вся братия таких "частных" обителей нередко состояла всего из нескольких человек. Этот тип монастырей продолжал существовать и после XIV столетия. В Новгороде они были переведены на строгий общежитийный устав лишь в 1528 году архиепископом Макарием, будущим митрополитом всея Руси. В Софийской второй летописи в связи с реформой Макария отмечено: "А прежде до сего токмо велицыи монастыри во общины быша и по чину; а прочий монастыри, иже окрест града, особь живущи, и койждо себе в келиях ядяху и всякими житейскими печалми одержими бяху; а в лутших монастырех шесть черньцов, или седмь, а в прочих два или три".
Наряду с городскими и пригородными монастырями с XIV века получают распространение "пустынные" монастыри, основывавшиеся вдали от городов, как правило, людьми, не принадлежавшими к знатному сословию. Судьба пустынь складывалась по-разному. Одни из них умирали вместе с основателем, и многие из таких обителей не оставили по себе никакой памяти. Другие разрастались, умножали монашествующую братию. Эти монастыри активно занимались хозяйством, торговлей, стремились к приобретению земли и угодий. Часть из них со временем становилась крупными феодальными земельными собственниками. "Пустынные" монастыри с момента основания жили на уставе общежития. Именно к этому типу относились все монастыри, основывавшиеся на северных новгородских землях.
Для организации монастыря в том или ином месте на Севере, помимо инициативы и пастырских стремлений подвижника-устроителя, было необходимым получение соответствующего земельного надела. Формальным собственником фонда государственных земель в Новгородской республике являлся глава дома Святой Софии — архиепископ. Нередко и светские лица продавали или дарили земли на устройство обителей, но в. Корельской земле этот путь возникновения монастырей был практически невозможен, поскольку в XIV—XV веках здесь отсутствовали крупные земельные владения новгородских и местных феодалов. Следовательно, инициатива основателя нового монастыря должна была получить не только духовное благословление, но и материальную поддержку архиепископа в виде земельного пожалования. Под контролем новгородского владыки проходили и все прочие процедуры, связанные с образованием обители — освящение вновь построенной церкви, назначение подвижника в игумены. Оказывая покровительство строительству монастырей на Севере, новгородский "князь церкви" по сути дела проводил в жизнь государственную политику Новгорода, так как расширение влияния церкви способствовало в его лице укреплению власти республики на пограничных окраинах.
Ранее уже упоминались три небольших монастыря (Никольский, Георгиевский и Иоанна Предтечи), располагавшиеся в XV веке на посаде города Корелы. Гораздо большие размеры имели два других монастыря, которые находились на островах у северо-западного побережья Ладожского озера — Спасо-Преображенский Валаамский и Рождественский Коневский. Старейшим и сыгравшим большую роль в истории православной церкви на Севере был Валаамский монастырь, о котором и пойдет речь ниже.